Первый дон
Шрифт:
Епископ, одетый в развевающиеся церемониальные ризы, с серебряной митрой на голове, читал молитвы на латыни, благословляя жениха и невесту.
Курящиеся в этот день благовония казались особенно ароматными. Их привезли с Востока лишь несколькими днями раньше, подарок от брата Джема, турецкого султана Баязида II. Но Лукреции белый дым жег горло, ей приходилось сдерживать кашель. Иисус на громадном кресте казался Лукреции таким же зловещим, как и большой меч верности, который епископ держал над ее головой, когда молодая пара давала обеты.
Наконец она заметила Чезаре, который
Прошедшую ночь Лукреция провела на коленях в молитвах Мадонне, молила о прощении после того, как проскользнула через тоннель в комнату своего брата Чезаре, чтобы вновь отдаться ему. Она спрашивала себя, почему ей так хорошо с ним, почему ее мутит от одной только мысли о другом? Она же совершенно не знала мужчину, которому предстояло стать ее мужем. Видела его лишь однажды, с балкона, а когда днем раньше они оказались в одной комнате, он не сказал ей ни слова, не подал виду, что знает о ее существовании.
И теперь, когда они, коленопреклоненные, стояли перед алтарем, она впервые услышала его голос: «Я возьму эту женщину в жены…» Неприятный голос, даже противный.
Как в трансе Лукреция согласилась чтить его, как своего мужа. Но ее взгляд и сердце были обращены к Чезаре, который, одетый в черное, уже стоял рядом с Хуаном. На нее он не посмотрел ни разу.
Потом, в одном из больших залов Ватикана, Sala Reale [7] , Лукреция Борджа во всем великолепии сидела за установленным на возвышении столом. Компанию ей составляли Джованни, Адриана, Джулия Фарнезе, которую она выбрала в свидетельницы, Баттестина, внучка усопшего Папы Иннокентия, другие подружки невесты, тогда как три ее брата сидели за другим столом. Многие гости устроились на подушках, сотнями лежащих на полу. По периметру стояли громадные столы, заваленные едой и сладостями, и, как только гости поели, середину зала освободили, чтобы актеры смогли сыграть спектакль. Потом их сменили танцоры и певцы.
7
Sala Reale — Зал реального мира (итал.).
Несколько раз Лукреция смотрела на своего мужа, но тот полностью ее игнорировал, набивая рот едой и наливаясь вином. В отвращении она отворачивалась.
В этот, вроде бы знаменательный для нее день, Лукреция, что случалось крайне редко, горько сожалела о том, что рядом с ней нет матери. Но после того, как Джулия стала любовницей Папы, Ваноцце места во дворце не нашлось.
Вновь глянув на своего мужа, Лукреция подумала, а сможет ли она привыкнуть к этому вечно мрачному лицу.
Мысль о том, что ей придется покинуть Рим, о жизни в Пезаро наполняла ее отчаянием. Радовало только обещание отца отложить отъезд на год.
В окружении смеха и веселья гостей Лукреция чувствовала себя невероятно одинокой. Есть ей не хотелось, но она сделала несколько глотков красного вина, которое налили в ее серебряную чашу, и оно ударило ей в голову.
Она
В какой-то момент Папа Александр объявил, что обед будет подан в его личных покоях, где молодые получат приготовленные им подарки. Прежде чем покинуть Большой Зал, он приказал слугам швырять оставшиеся сладости с балкона в толпу горожан, собравшуюся на площади, чтобы и они смогли разделить праздник с приглашенными на торжество.
Далеко за полночь Лукреция получила возможность поговорить с отцом. В одиночестве он сидел за столом, большинство гостей разошлись, только ее братья и несколько кардиналов остались в приемной.
Лукреция с опаской приблизилась к Папе, не хотела отрывать его от важных мыслей, но дело не терпело отлагательства. Опустилась на колени, склонила голову, ожидая разрешения заговорить.
Папа Александр улыбнулся, подбодрил ее.
— Смелее, дитя мое. Скажи папе, что у тебя на душе.
Лукреция подняла голову. Глаза блестели, но личико заметно побледнело от усталости: день выдался долгим.
— Папа, — едва слышно прошептала она, — Папа, должна я ложиться с Джованни в одну постель в эту самую ночь? Так уж необходимо, чтобы ты столь скоро засвидетельствовал вступление в силу брачного контракта?
Папа посмотрел в потолок. Он тоже думал об этой постели, гораздо больше, чем хотелось бы.
— Если не сейчас, то когда? — спросил он дочь.
— Через день-другой.
— С неприятными делами лучше всего покончить как можно быстрее, — улыбнулся он Лукреции. — И тогда ты будешь спокойно жить без этого меча над головой.
Лукреция тяжело вздохнула.
— Мой брат Чезаре должен при этом присутствовать?
Папа Александр нахмурился.
— Необходимости в этом нет. Если там буду я. Вообще для признания брачного контракта действующим необходимы трое любых свидетелей.
Лукреция кивнула.
— Я бы предпочла, чтобы его там не было, — в голосе звучала решительность.
— Если есть на то твое желание, так тому и быть, — ответил Папа Александр.
И Джованни, и Лукреция с неохотой вошли в опочивальню: он — потому что по-прежнему грустил по первой, умершей жене, она — потому что смущалась посторонних глаз и не хотела, чтобы к ней прикасался кто-либо, помимо Чезаре. Впрочем, она сильно напилась и уже мало что соображала. Выйдя в приемную и увидев, что Чезаре там нет, Лукреция одну за другой осушила три чаши вина, чтобы придать себе мужества и сделать то, что от нее требовалось.
В опочивальне она и Джованни разделись с помощью слуг и скользнули под белые атласные простыни, стараясь не коснуться друг друга до прибытия свидетелей.
Вошел Папа, сел на обитое бархатом кресло, уставился в большой гобелен с вытканным на нем сюжетом Крестового похода, начал молиться, перебирая в руке четки. Второе кресло занял кардинал Асканьо Сфорца, третье — брат Джулии, кардинал Фарнезе, которого с тех пор, как Александр возвел его в сан, звали не иначе как «юбочный кардинал».