Первый дон
Шрифт:
А Лукреция… та просто сокровище. Писаная красавица, а белокурые волосы мягче любого шелка. И глаза блестели так ярко, словно таили какой-то секрет. Папа даже задался вопросом, а с чего они так сверкают. И фигурка идеальная, пусть еще по-детски тонкая, только начавшие наливаться груди, гладкая, чистая кожа. До чего, должно быть, приятно держать ее в объятьях, как же повезет мужчине, которому она достанется!
И его сын, Чезаре. Ни один олимпийский бог не мог похвастаться такой идеальной фигурой. Высокий, мускулистый. Просто образец для подражания. И сила не являлась его единственным достоинством. С ней рука об руку шел ум, и на пару они могли наиболее эффективно служить его безудержному честолюбию. Но в тот момент Чезаре смотрел на сестру, и лицо
— Я прекрасна? — спросила Креция брата, а когда он кивнул, повернулась к отцу. — Да, папа? Ты думаешь, я не хуже других молодых женщин, которых тебе довелось видеть?
Папа кивнул, на его губах играла легкая улыбка.
— Ты прекрасна, дитя мое. Одно из лучших созданий Господа, — он медленно поднял руку и благословил их знаком креста. А потом предложил начать.
Сердце Александра переполняли радость и благодарность этим детям, которых он так горячо любил. Он подумал о том, что Бог-Отец, должно быть, испытывал те же чувства, когда наблюдал за Адамом и Евой в саду. Мысль эта заинтриговала его. Не та ли это hubris [5] , которой грешили многие языческие герои, и Александр быстро перекрестился, испрашивая у Господа прощения. Но они выглядели такими невинными, его дети, их лица светились от любопытства и удовольствия, они словно чувствовали, что попали в рай, в первый и в последний раз. И не в этом ли главная цель существования мужчины и женщины?
5
Гордость, высокомерие (греч.).
Почувствовать радость Божью? Религия уже принесла немало страданий. Может, это единственный способ чтить Создателя? Мир человеческий полон предательства. Только здесь, во дворце своего отца, на святом престоле его дети могут ощущать себя в полной безопасности, точно знать, что они под надежной защитой. И его долг — обеспечить им эти безопасность и защиту. То наслаждение, которое они ощутят сейчас, позволит им справиться с трудностями, которые наверняка встретятся на жизненном пути.
Большую пуховую перину покрывали шелковые простыни. Лукреция радостно рассмеялась, улегшись на них.
Чезаре, его детородный орган уже стоял колом, напрыгнул на сестру, испугав ее.
— Пап, Чезаре причиняет мне боль…
Александр поднялся.
— Чезаре, так ты научился только набрасываться на женщин? Жаль. Вина за это на мне, потому что кто, кроме меня, мог научить тебя получать райское наслаждение на земле?
Чезаре встал рядом с кроватью, его глаза ярко блестели. Сестра отвергла его, отец — упрекнул, но он был молод и горяч, да и желание никуда не делось.
Александр подошел к кровати, и Чезаре пришлось чуть отступить.
— Иди сюда. Креция, пододвинься к нам.
Она подчинилась. Он же, взявшись за руку сына, нажал поглаживать ею тело дочери, медленно, ласково.
Сначала по лицу, потом по шее, маленьким грудкам.
— Не надо торопиться, сын мой. Насладись красотой.
Нет в мире ничего более удивительного, чем тело красавицы, запах женщины, которая отдается тебе… с желанием.
Но если ты очень уж спешишь, ты лишаешь себя удовольствия, пугаешь бедных крошек…
Лукреция лежала, не шевелясь, полузакрыв глаза, ее дыхание учащалось, она чувствовала, как вибрирует ее тело под руками брата. Когда они добрались до живота и двинулись ниже, девочка раскрыла глаза и хотела что-то сказать, но волны удовольствия, прокатывающиеся по телу, заглушили голос, потрясли ее до глубины души.
— Папа? — прошептала она. — Не грех ли испытывать такое наслаждение? Я не отправлюсь в ад, нет?
— Разве папа может подставить под удар твою бессмертную душу? — спросил он.
Папа Александр, который все водил рукой Чезаре, находился совсем рядом с Лукрецией, ощущал на лице ее теплое дыхание и испугался той реакции, которую дало его тело. Резко отпустил руку Чезаре, просипел: «А теперь возьми ее, но возьми медленно. Мягко. Будь любовником, будь мужчиной, чти ее… но возьми».
Потрясенный, он быстро повернулся и направился к трону. Но когда услышал, как застонала дочь, потом снова и снова, уже от удовольствия, вновь не на шутку испугался за себя. Сердце гулко стучало, голова шла кругом. Никогда раньше он не испытывал такого возбуждения, такого прилива желания, и в этот момент он все понял. Да, Чезаре мог уберечь свою душу, но вот он, Папа, только что увидел змея в раю. Его искушали. И в голове пульсировала мысль о том, что душа его будет обречена на вечные муки, если он еще раз коснется своей дочери. Ибо наслаждение, которое он испытывал, шло от дьявола, и тот, кто поддался бы на него, отправился бы в ад.
Он взмолился Отцу, Сыну и Святому Духу, истово просил помочь справиться с искушением.
— Уберегите меня от зла, — шептали его губы, когда он смотрел на своих лежащих на кровати детей, обнаженных, насытившихся друг другом.
— Дети, — голос его звучал едва слышно. — Оденьтесь и подойдите ко мне…
Когда они опустились перед ним на колени, Лукреция посмотрела на отца полными слез благодарности глазами.
— Спасибо тебе, папа. Если бы не твои слова, не знаю, как бы я приняла моего первого мужчину. Я боялась, но при этом испытала такое наслаждение, — она повернулась к брату. — Чезаре, брат мой. Я благодарю и тебя. И, наверное, никого не смогу полюбить так, как люблю сейчас тебя.
Чезаре улыбнулся, но промолчал.
Папа Александр смотрел на своих детей и выражение глаз Чезаре насторожило его. Он не подумал о том, чтобы предупредить сына об одной опасности любви: истинная любовь дает силу женщине и подставляет мужчину под удар.
И теперь Александр видел, что хотя этот день может стать самым счастливым для его дочери и укрепит династию, сыну он может принести беду.
Глава 5
Прибытие будущего мужа Лукреции, Джованни Сфорца, герцога Пезаро, Папа Александр распорядился обставить очень торжественно. Он знал, что дядя Джованни, Мавр, расценит такой прием как знак доброй воли, доказательство искренности желания Александра заключить союз с Миланом.
Но Александр руководствовался не только этой причиной. Он понимал сердца и души своих подданных и знал, что они обожают пышные зрелища. Последние убеждали простых смертных в его благоволении к ним, так же как и в благоволении Господа, и вносили необходимое разнообразие в скуку обыденной жизни. Любой повод для празднования приносил городу новую надежду и зачастую удерживал наиболее отчаявшихся от того, чтобы убивать себе подобных по малейшему поводу.
Папа знал, что жизнь многих и многих напрочь лишена удовольствий, и считал себя обязанным даровать им хоть маленький глоток счастья. Ибо как еще он мог добиться от них поддержки своей власти? Если раз за разом взращивать семена зависти в сердцах людей, вынужденных наблюдать удовольствия менее достойных, но более удачливых, как можно требовать от них верности? Удовольствием надобно делиться, это единственный способ удержать в узде отчаяние бедняков.
День выдался теплый, солнечный, наполненный ароматом роз. Чезаре, Хуан и Хофре на лошадях подъехали к каменным воротам Рима, чтобы встретить там герцога Пезаро. Их сопровождал римский сенат, а также официальные послы Флоренции, Неаполя, Венеции и Милана и представители Франции и Испании.
От ворот процессии с гостем во главе предстояло проследовать мимо дворца Асканьо Сфорца, вице-канцлера, где молодой герцог должен был провести оставшиеся до свадьбы дни, к Ватикану. Александр распорядился включить в маршрут улицу, на которой находился дворец Лукреции, чтобы та смогла увидеть будущего мужа. Хотя отец и пытался развеять ее страхи, убеждая девочку, что после свадьбы она по-прежнему будет жить в своем дворце с Джулией и Адрианой и поедет в Пезаро только через год, Лукреция явно расстроилась. А печаль дочери всегда мешала Александру обрести душевный покой.