Первый дон
Шрифт:
По телу Савонаролы пробежала дрожь, он ответил:
— С этого дня пожертвования богатых будут отвергаться. Монахи Сан-Марко будут есть только то, что принесут им добрые жители Флоренции. Одной трапезы в день нам хватит. Остальное будет каждый вечер раздаваться на площади бедным. Никто не останется голодным. Но это всего лишь забота о теле! Чтобы сохранить души, вы должны отвергнуть Римского Папу. Он — прелюбодей, его дочь — проститутка, которая спит и с отцом, и братом… и с поэтами тоже.
Чезаре услышал все, что хотел, и даже больше. На основании таких улик
На Чезаре Савонарола произвел двойственное впечатление. Он не сомневался как в том, что этот человек видел недоступное другим, так и в том, что перед ним безумец.
Кто еще мог так истязать себя, заранее зная исход? Хотя, кому дано знать, что происходит в голове других, какие там возникают образы? Чезаре пришел к однозначному выводу, что Савонарола опасен и его надо остановить.
Ибо новый состав Синьории мог попасть под его влияние, отказаться от вступления в Святую лигу, тем самым поставив под угрозу планы Папы по объединению Романьи.
Этого допустить было нельзя.
Чезаре быстро оделся. Вышел на улицу, влился в поток людей, движущихся к площади, когда рядом возник тощий, бледный молодой человек в черном плаще.
— Кардинал? — прошептал он.
Чезаре повернулся, его рука уже легла на рукоятку спрятанного под одеждой кинжала.
Но молодой человек склонил перед ним голову.
— Меня зовут Никколо Макиавелли. Нам надо поговорить. На улицах Флоренции вам грозит опасность. Пойдемте ко мне.
Взгляд Чезаре смягчился. Макиавелли взял его за руку и повел к своему дому, подальше от площади.
В хорошо обставленных комнатах везде лежали книги и бумаги. Они прошли в кабинет. В камине горел огонь.
Макиавелли скинул книги с одного из стульев, предложил гостю сесть. Чезаре огляделся. Здесь ему определенно нравилось, он чувствовал себя, как дома. Макиавелли наполнил две чаши вином, одну протянул Чезаре, сел на другой стул.
— Вы в опасности, кардинал, — предупредил Макиавелли. — Ибо Савонарола уверен, что выполняет божественную миссию, что Господь поручил ему сместить с престола Папу и уничтожить всю семью Борджа.
— Я в курсе его обвинений. Он полагает нас язычниками, — усмехнулся Чезаре.
— Савонароле открывается будущее, — гнул свое Макиавелли. — Он увидел падающее с неба солнце, и тут же умер Лоренцо Великолепный. Меч Господа, с севера, пронзил тирана, и последовало вторжение французов. Наши граждане в его власти, они боятся за себя и свои семьи, они верят, что у этого пророка есть дар предвидения. Он говорит, что милосердия можно ждать только от ангелов в белых одеждах, после уничтожения всех погрязших в пороке, когда добрые души будут следовать законам Божьим и покаются в грехах своих.
Чезаре признавал, что Савонарола действительно хотел спасти бессмертные души. Но ни один человек не смог бы выдержать требований монаха. Что же касается его видений, то Чезаре их не принимал, потому что они отрицали свободу воли. Если в мире правила судьба, то какую роль играл в нем человек? Он не желал участвовать в игре,
Чезаре оторвался от раздумий.
— Папа уже запретил монаху проповедовать. Раз он не подчинился, Александру не остается ничего другого, как казнить его. Другого способа заставить монаха замолчать, похоже, нет.
Поздно вечером, вернувшись в гостиницу, Чезаре вновь услышал голос Савонаролы, вещающего с той же страстью:
— Александр Борджа — языческий Папа, который поклоняется языческим богам Египта! Он погряз в разврате, тогда как нам, истинно верующим, остаются одни страдания. С каждом годом кардиналы Рима богатеют, взваливая на нас все более тяжелую ношу налогов. Мы — не ослы, нельзя превращать нас во вьючных животных!
Чезаре уже засыпал, когда до него донеслась очередная яростная тирада монаха: «В первых наших церквях потиры были деревянные, зато добродетели священников — золотыми. В это темное время, с восседающими в Риме Папой и кардиналами, потиры из золота, зато добродетели священнослужителей — из дерева».
Глава 15
Как только Александр вошел в уютный загородный дом Ваноццы Катаней, на него сразу нахлынули воспоминания о годах, проведенных вместе с ней, о разделенных радостях. Вечерах, когда они ужинали в освещенной свечами столовой, теплых летних ночах, которые проводили в ее роскошной спальне наверху, когда запах жасмина вливался в раскрытые окна, заполняя темную комнату.
В эти ночи экстаза его вера в Господа достигала пика, именно тогда он давал обеты положить все свои силы на служение святой матери-церкви.
Ваноцца, как всегда, тепло встретила его. И Папа, улыбающийся, переполненный воспоминаниями, отступил на шаг, чтобы оглядеть ее с нежностью и восхищением.
— Ты — одно из чудес Господних. С каждым годом становишься прекраснее.
Ваноцца обняла его и рассмеялась.
— Но я уже недостаточно молода для тебя, Родриго, не так ли?
— Я теперь Папа, Ви, — голос Александра обволакивал. — Теперь все не так, как раньше, когда мы были моложе.
— А как же La Bella? — не упустила она возможности поддеть Александра. Тот побагровел, а Ваноцца широко улыбнулась. — Да ладно, Риго, я же шучу. Ты знаешь, я не держу зла ни на Джулию, ни на других. Нам было хорошо раньше, когда мы были любовниками, но еще лучше теперь, когда мы — друзья, а верные друзья встречаются куда реже, чем хорошие любовники.
Ваноцца повела его в библиотеку, наполнила две чаши вином.
Александр заговорил первым:
— Почему ты позвала меня, Ви? Виноградники и таверны больше не приносят дохода?
Ваноцца села напротив Папы.
— Наоборот, все обстоит прекрасно. И виноградники, и таверны дают неплохую прибыль. Не проходит и дня, чтобы я не благодарила тебя за щедрость. Однако я любила бы тебя, даже если бы ты ничего мне не дарил. И осыпала бы подарками, будь у меня такая возможность.
— Я знаю, Ви, — в голосе Александра слышалась искренняя любовь. — Но если дело не в этом, что тебя тревожит? Чем я могу помочь?