Первый к бою готов!
Шрифт:
– Виноватые для противной стороны всегда найдутся... Перед собой как невиновным быть?..
Он думал только о том, что это он приказал нам сдаться в плен и что он создал ситуацию, когда плен стал неизбежностью. Он принял такое решение. Прав он был или не прав – капитан сам не понимал. Слишком много переплелось в один клубок...
Но вину он чувствовал остро...
Анжелина вроде бы и плакала без слез, и дрожала от горестного возбуждения, и не знала, что ей делать. Я специально так кресла поставил, чтобы иметь возможность на нее смотреть. Мой взгляд добавит ей чувства вины. А я могу себе позволить и порассуждать на
– Если разобраться, то все мы виноваты... И я, и ты... Ты сама —пробовала?
– Пробовала... Кто не пробовал... – она ответила уже чуть озлобленно. Это понятно. Вину на себя она принимать не желает. А надо бы принять не вину, надо почувствовать полностью угнетенное состояние, как мы чувствовали тогда, в Чечне... Вина – она сама потом придет, и в дверь не постучит... До такой степени угнетенное, чтобы не желать ничего, в том числе и избавления от обвинений... И только о спокойствии думаешь. О спокойствии, которое хочешь добыть любой ценой. Но разговор о цене еще впереди...
– Я не пробовал... – заявил я. – Не хочу и не буду... Но и ты, и я, когда видим, как другие «балуются», не обращаем на это внимания. Считаем привычным и почти нормальным явлением. А внимание обращать надо...
– Стучать, что ли?..
– А вот этого я не знаю... Стучать не обучен, а как обращать внимание, не знаю... Только сейчас наркота так уже по стране расползлась, что и тех задевает, кто даже «не пробовал»... Если это национальная беда, следует быть готовым к жизни в нашей обычной национальной действительности. А какая у нас действительность? На протяжении столетий – какая? Это все мы хорошо знаем: «лес рубят, щепки летят...» Вот одна из щепок тебя и стукнула так больно...
– Спасибо, утешил...
А я не утешал. Я «раскачивал» ее... Выше подниматься, больнее падать... «Раскачивание» нервы треплет... Не закаляет их, а калечит...
Но мои рассуждения прервал звонок. Волк перестарался – на шесть минут раньше... Я приготовился слушать очередную порцию болтовни, которую потом следует «перевести» Анжелине, а Волк сообщил совсем другое:
– Стас... Леонид Михайлович... Капитан Петров... Из окна выбросился... С четырнадцатого этажа... Три дня пил непробудно и все на тучи смотрел... Говорил, что погода для вертолетов хреновая, не прилетят... Понемножку буянил дома... А сегодня как закричит, что вертолеты уже никогда не прилетят, а он сдаваться больше не хочет... Разбежался и сквозь стекло выпрыгнул... С четырнадцатого... Понимаешь?
Волк плакал... Пьяный...
– Спасибо, товарищ генерал... Если что-то еще будет, в любое время суток... Звоните... У нас катастрофическое положение...
Анжелина с нетерпением ждала «перевода», но, видя мое изменившееся, должно быть, не в лучшую сторону лицо, поняла, что сообщение не из приятных.
– Что там? – чуть не плача, спросила, не выдержав моего раздумья.
– Дело серьезное... – ответил я заранее заготовленным текстом, с трудом в этот заученный текст вживаясь, потому что не думать о капитане Петрове в этот момент мне было предельно трудно, если вообще возможно было не думать о нем. – Тебе, получается, даже на день в СИЗО попадать нельзя, а уж на зону тем более...
– А я и не собираюсь... – это было простое огрызание, а не уверенность в своих силах.
– Тебя не спросят... – пресек я грубо. При моем взгляде грубость смотрится выстрелом в лицо, это я знаю. И она так все и восприняла. – Дело вот какое... Подстава очевидна, хотя доказать, что это была подстава невозможно... Но это не самое страшное... Самое страшное – два месяца назад груз героина перевозился в Москву в точно такой же машине. Машина попала в аварию, водитель угодил в больницу... Из машины героин пропал. Водителя потом просто убили... Прямо в больнице... Груз принадлежал серьезной уголовной группировке. И они сейчас ищут его... До сих пор ищут, потому что терять двенадцать миллионов баксов не намерены... И найдут тебя... Ты станешь для них похитительницей...
У нее округлились глаза.
– Может, «крыша» помочь сможет? – спросила, понимая, что хватается за соломинку.
– «Крыша», если обратишься, первая тебя и утопит. Как только слух дойдет до бандитов, тебя достанут и в СИЗО, и везде...
Анжелина застонала и откинулась на спинку кресла с закрытыми глазами.
– И что же делать... Помоги... – попросила обессиленно.
– Груз героина, – продолжил я «передавать» информацию, – по всей видимости, попал к людям «Транссиба». Они сами такими делами заниматься не рискуют, но тебя подставить постарались... И нет ни одной зацепки, чтобы как-то тебя вытащить...
– Стас, помоги... – теперь Анжелина просто молилась на меня. – Может, откупиться можно?
Вот этого я и ждал... Не я должен был предложить такой вариант, а она.
– Откупиться... Ты представляешь, сколько может запросить генерал? А ведь ему не одному надо. И тому подполковнику надо, и тому капитану, и в прокуратуру следаку, если дело туда уйдет... И все скромностью не отличаются, потому что рисковать за мелочь не будут... Но большую сумму еще найти надо... А если ты этот вопрос на совет директоров вынесешь, то сразу пойдет информация о продажности ментов... Они откажутся... Не рискнут просто, когда информация ушла... И если адвоката привлекать... Еще один вариант утечки информации...
– Сколько надо будет, столько и дам... – сказала она. – Я сама дам... Без «Евразии». Никто знать не будет... У меня есть...
Я подумал несколько секунд.
– Попробую... Поговорю завтра с генералом... Но гарантировать не могу...
2. ВОЛК
Все мы грешные, чесс-слово... Кто безгрешен, пусть первым бросит в меня самый большущий камень, какой только поднять сможет...
Помню, как мы смеялись над бедным своим командиром роты. Капитан Петров при жизни внешне всегда был смешным... Даже после плена, где его избивали больше, чем нас, вместе взятых, и сломали, каратисты проклятые, грудную клетку. После этого на груди начал расти горб... Не «на горбу», как говорится, а на груди... Множественные переломы были как раз в месте соединения ребер, там и расти стал, изуродовав сильную и жилистую фигуру, лишив ее привычной взгляду подвижности. Капитана после обмена продержали три месяца в госпитале, комиссовали вчистую и отправили на инвалидность... Но и после плена, едва самую сильную боль переборов, он продолжал так же размахивать руками, комментируя каждое свое слово, как делал это раньше.
Мне подполковник Петров, младший брат капитана Петрова, позвонил и сказал, что Онуфрий в работу уже включился и сейчас бабу «дожимает». И чтобы я строго расписание выдерживал, не забывал вовремя звонить и листок с расписанием по пьяной лавочке вместо туалетной бумаги чтобы не использовал.
– Ты что такой злой? – спросил я, прочувствовав голос...
– Да так... – ответил подполковник. – Брат... Командир твой...
И рассказал, что с капитаном случилось... Но предупредил категорично: