Первый к бою готов!
Шрифт:
Я сидела в темноте и тишине, кажется, минут двадцать. Уже утро, наверное, пришло, стали хлопать двери квартир. Двери здесь у всех металлические, тяжелые, инкрустированные деревом. Тяжело хлопают. И замки основательные, слышно, как закрываются. Дом солидный, может быть, даже не хуже моего, хотя потолки пониже и комнаты не такие просторные. Но сидеть так вот, в бездействии, быстро надоело. Захотелось кофе. Несколько дней назад, когда я у Стаса ночевала, утром он сам варил какой-то потрясающий по вкусу кофе. Я уж хотела было пройти на кухню, поплотнее закрыть там дверь, чтобы его звуками не
Но я не успела и с кресла встать, как Стас откуда-то из темного дверного проема спросил, словно мысли мои прочитал:
– Кофе заварить?
Он, оказывается, встал так, что я и не слышала даже. И вышел в халате, в котором я вечером ходила. И мне другой халат вынес, тоже толстенный махровый, только размерами поменьше, который я у него обычно надевала. Но как тихо он вставать умеет. Я, когда вставала, сама слышала скрип кровати. А он вставал, я ничего не слышала.
– Ты меня насквозь видишь? – спросила я.
– У дураков мысли сходятся... – он ответил довольно грубо, но я сделала вид, что грубости не заметила. Или Стас в самом деле встал не с той ноги, или делает вид, что так произошло, этого я не поняла. Его вообще трудно понять, потому что интонация у него всегда чуть-чуть грубовато-покровительственная, и даже шутки не всегда за шутки примешь. Он, кажется, всем своим поведением старается соответствовать своему взгляду. Внутреннего себя подгоняет под себя внешнего, потому что у большинства людей внутреннее выглядит так, а внешнее совсем по-другому, словно они всю жизнь в масках ходят, как, например, Саша Гантов. Этот в день по десятку масок меняет. По большому счету, надо маски отбросить и себя внешнего равнять по себе внутреннему, тогда всем бы легче жилось, а у Стаса наоборот получается: внутреннего – по внешнему.
Поднявшись, он, в отличие от меня, сначала пошел умываться и умывался долго, минут десять, наверное. И только потом молча, на меня не взглянув, прошел на кухню. А я все сидела и ждала. Процесс приготовления хорошего кофе не дело нескольких секунд. Я проявила терпение, тем более что подумать мне было о чем. Подумать о том, о чем лучше всего думать в одиночестве, чтобы никто не мешал. И я думала. Пока он спал, о делах не думалось. А когда проснулся, стало думаться. Говорят, это и есть женская логика, лишенная всякой логики. Но если уж я женщина, наверное, иначе не умею.
Стас не дал мне додумать, хотя срочного вывода мне делать надобности и не было. И вообще думать о серьезных вещах невозможно, когда с кухни такой аромат тянулся. Тонкой струйкой, и, кажется, персонально к моему носу, хотя он у меня совсем и не длинный... А через несколько минут он и кофе принес, на подносе. Поставил передо мной, как заботливый ухажер, и включил над журнальным столиком футуристический торшер.
От запаха кофе моя злость прошла. Но он сам выглядел злым. И я неожиданно для себя вдруг спросила:
– Скажи, почему ты такой злой? Ты ведь таким не родился?
– Я не злой, – ответил он с ухмылкой. – Просто я не добрый... Я лет десять назад был злым... Очень злым... Когда с войны вернулся... Потом оттаял... А взгляд тот остался... Он у меня всегда тяжелым был, а после плена вообще стал волчьим... Такой и сейчас...
–
Я знала, что он в Чечне воевал в спецназе и даже два каких-то креста имеет, хотя награды не носит, говорит, что не заслужил. Но про плен в первый раз услышала.
– Два с лишним месяца, почти три... Ломали нас там – не сломали... Били – не добили... Только озлобили... И теперь я такой... Но такой я – более защищенный... От всех... Проще не допустить до себя агрессию, чем потом с ней бороться... На меня кто посмотрит, агрессию теряет, потому что я сам стараюсь быть агрессивным...
Это откровение прозвучало как-то неожиданно и в голове застряло. Я пила кофе, вопросов больше не задавала и думала о том, что защита, наверное, нужна каждому... Но я впервые столкнулась с тем, что защита может быть агрессивной и даже предупреждающей. Наверное, женщине это понять трудно. Но я могу себе представить, что такое чеченский плен, и могу представить, что кроется за словами «ломали нас там»... Наверное, сильно ему досталось... Это испытание, которое за целую жизнь из памяти не уйдет. И оно сильно меняет отношение человека ко всему окружающему. Иным человек становится... Вот он и стал иным... И старается больше не допустить против себя агрессии... Это, наверное, трудно – всегда быть таким.
И мне опять стало его жалко...
– Я выжил, я все вытерпел... – неожиданно сказал Стас сам, без моих вопросов продолжив разговор. – Но изменился сильно... Сильно изменишься, когда все предают... И страна своя – предала... И мать родная – тоже, можно сказать... Сначала все вокруг ненавидеть начинаешь, все и всех... Никому не веришь и в каждом врага видишь... Только с годами... Чуть-чуть... Постепенно... Таять от тепла начинаешь... А когда оттаешь, снова агрессии жди... Я вот и жду, когда...
Он не договорил, но я и так все поняла. Мне еще больше стало его жалко. Его, такого большого, красивого, сильного и жестокого... И, чтобы не расслабиться в своей жалости, не забраться нечаянно в дебри разговоров, которые сейчас совсем не к месту, я спросила:
– Ты хотел сегодня с генералом встретиться... Когда поедешь? Может, просто позвонишь?
– Ну, ты прямо за решетку меня отправить стремишься... – криво усмехнулся он. – Ты что, взяток никогда не давала? Предлагать взятку по телефону – это то же самое, что написать явку с повинной...
– Я сама взятку никогда не давала, – согласилась я. – У меня были подчиненные, которые этим занимались... Специалисты по взяткам... Одни для налоговиков, другие для таможни, третьи для чиновников на местах...
– Значит, можешь считать меня своим подчиненным специалистом... – он опять стал хмурым и взглянул на часы. – Через час поеду, если собраться успею...
Меня просто убивало и раздражало такое качество в Стасе, и я уже не в первый раз это видела... Он собирается, как женщина. А где же тот спецназовец, что умеет через несколько секунд после подъема в бой вступить? Спецназовца я не увидела. Стас долго брился и долго потом втирал в лицо крем, долго причесывался, долго перед зеркалом одевался, выравнивая на одежде каждую складку, и мне даже показалось, что он не складки выравнивает, а просто собой любуется и никак не рискнет от зеркала оторваться, потому что ему нравится в зеркало смотреться. Не случайно у него в квартире зеркал больше, чем у меня...