Первый отряд. Истина

Старобинец Анна Альфредовна

— Возможно, вас все же заинтересует наш информационный повод…

— Вероника, милая, вы слишком навязчивы. Это ценное качество для журналиста, но извините. Никаких интервью.

— Я хотела сказать, что…

— Вам лучше уйти, милочка…

Мне нравится, когда говорят «милочка». Уютное стародачное слово; яблоневый сад, чай с вареньем и подсохшими сушками…

— …Иначе я вызову полицай, ясно?

— Ясно. Премьера мультфильма «Первый отряд», — говорю я. — Слышали про него что-нибудь?

—

Нет.

Она врет, но даже острее, чем ложь, я чувствую ее страх. Он буквально сочится из переговорного устройства вместе с ее надтреснутым голосом.

— …Тогда поясню. Время действия — 1942-й. Первый отряд, состоящий из специально обученных подростков, участвует в оккультной борьбе с нацистами из общества «Аненербе». Главная героиня — девочка по имени Надя Русланова. Даже если это простое совпадение, нам все равно было бы безумно интересно поговорить о реалиях того…

— Заходите в дом.

В чугунной двери что-то щелкает, она гудит, дрожит и стрекочет, как будто собирается сорваться с петель и принять участие в гонках.

Я дергаю за кольцо, торчащее в носу льва, и дверь умолкает и сама отворяется. Точно в сказке.

Ее цвета тоже кондитерские. Печеное яблоко и вчерашняя сдоба — кожа лица и рук восьмидесятилетней женщины, знающей толк в соляриях или морских курортах. Кофе-латте и розочки «заварной крем» — ее льняное длинное платье с вышивкой на подоле.

Ее волосы — белоснежный пломбир. Высокая прическа а-ля директриса языковой школы, без всякой там малодушной мимикрии под рыжий, бурый, сиреневый… Достойная седина.

Ее глаза — сияющая глазурь. Большие, оленьи, таких не может быть у старухи, к которой приходят продавцы мукосолов и православные горничные. Такие могут быть только у невинной жертвы фашизма.

— Меня можно называть просто Ника, — говорю я невинной жертве.

— А меня можно называть просто Надежда. Надежда Русланова, — она протягивает мне руку. — Не люблю церемоний.

Я жму ее сдобную руку. Мне больно. Что-то не так.

Эмпирическим путем установлено, что при личной встрече люди врут реже, чем при телефонной беседе, если же встреча происходит в их собственном доме, люди врут менее охотно, чем, например, в парке или на остановке трамвая. Таким образом, теплая домашняя обстановка — самая комфортная для меня среда. Как правило. Но не в этот раз.

Она еще толком ничего не сказала, а уже врет. Весь дом, весь ее пряничный домик пропитан враньем, как ядовитым усилителем вкуса. Врет табличка с фамилией и инициалами возле входа, врут лампы дневного света, притаившиеся за деревянными перекрытиями потолка, врут фотографии, развешанные вдоль стен, врет камин, притворяющийся, что ему на двести лет больше, чем есть, врет орден Отечественной войны первой степени, насаженный под стеклом на булавку, как сушеная коллекционная бабочка.

— Чаю?

— Спасибо, да.

Она

укоризненно удаляется вглубь своего сказочного жилища, наполненного естественным дневным светом даже в грозу. По дому она расхаживает босиком: дощатый пол выстлан мохнатыми цветными циновками.

Чай сближает. Как ни странно, чай в этом смысле — родной брат водки. За чаем врать не пристало — но это только если имеется в виду чай в его кухонно-интеллигентском, или хотя бы чеховском, смысле.

Чай как ритуал обычно предполагает наличие не менее чем двух компонентов. Для чая нужен собственно чай, то есть высушенные листья чайного куста, и «что-то к чаю» — на худой конец, просто сахар.

На подносе, с которым возвращается Надежда Русланова, оба необходимых компонента отсутствуют. Есть только кипяток в чашках и два чайных пакетика, наполненных буроватой, лишенной запаха взвесью.

— Сахара в доме нет, — сообщает она с гордостью человека, который предусмотрительно уничтожил все пищевые припасы, зная, что оккупанты вот-вот войдут в родное село.

Наверное, она перехватывает мой разочарованный взгляд.

— А может, вы голодны?

Не дожидаясь ответа, она снова бесшумно исчезает в недрах своего высокоэкологичного дома.

Есть не хочется, и все же ее угощение может дать хорошую фору. Проверено: человек, который кормит тебя, старается тебя не обманывать, пока ты не дожуешь до конца. Это что-то интуитивно-аграрное; подсознательная брезгливость работника свинофермы, кодекс чести Бабы Яги — сначала накорми и помой, потом усыпи и зарежь.

…То, что приносит хозяйка и ставит передо мной на прозрачный, со стеклянной столешницей, стол, больше напоминает снотворное, чем еду. Пузырек с большими красными капсулами. На этикетке изображен рыцарь в доспехах.

— Риттер-ягд, — говорит она, вытряхивая на ладонь капсулу. — Одна капсула заменяет завтрак, обед и ужин.

— Спасибо, но в этом смысле мне больше нравятся чипсы.

— Вы меня обижаете, — говорит она таким тоном, будто запекла целого поросенка специально в мою честь, а я теперь заявляю, что решила стать вегетарианкой. — Вы обязательно должны это попробовать.

Красная капсула выглядит как пластмассовая пулька для игрушечного пистолета. Мне не хочется, чтобы она оказалась в моем животе. Но еще мне не хочется отвлекаться, и я говорю:

— Ладно, давайте.

Я говорю:

— Кажется, я не дорассказала вам про «Первый отряд». Так вот, девочка по имени Надя Русланова должна помочь Шестому отделу победить барона фон Вольффа. Он, понимаете, давно умер, но «Аненербе» нашло способ использовать его в борьбе против русских. Поэтому Надя отправляется в царство мертвых, чтобы попросить о помощи своих погибших друзей, которых зовут…

— Я смотрела этот мультфильм.

Вот теперь она говорит правду.

— Правда? И как он вам?