Первый подвиг Змея Добрыныча

Тарасава Юстасия

От часовых поясов и географии мысли Егорки перешли к астрономии, он привычно повспоминал звёзды и уснул.

Глава 9

А Фросе не спалось. Лагерь уже давно угомонился и затих, даже самые неуёмные дети из самых старших отрядов перестали играть на гитарах в беседках и ушли спать. Обойдя все палаты и убедившись, что все дети спят, рухнули в кровати набегавшиеся за день вожатые. Воспитатели приготовились на завтрашнее утро и тоже легли. Крепко спал в медпункте Сидоров и чутко дремала в коридорчике доктор Медуницына. Лагерь спал. А Фрося не спала и

прислушивалась. Ей показалось, что она слышит, как кто-то плачет. Тихий поскуливающий плач раздавался со стороны озера и Фрося решила, что это плачет динозавр. Права была Маша, он ходит гулять по ночам. Но что теперь делать, из домика ночью не выйдешь, дверь на улицу заперта. И Егорка в другом отряде. И зачем они только придумали весь этот розыгрыш с Сидоровым? Маша ведь поняла, что это Егорка, надо было сразу ей всё рассказать, и были бы они сейчас рядом и Егорка что-нибудь бы придумал, он всегда придумывает. Ну когда ж уже наступит это утро? Фрося не выдержала, достала телефон и отправила Егорке сообщение: "Слышишь?". Егорка спросонья подскочил, упал с кровати, уронил всё с тумбочки. Прислушался. Ничего не слышно. "Нет. А что я должен слышать?" - ответил Егорка. "Плачет кто-то." На этот раз Егорка долго не отвечал, а когда ответил, написал совсем не то, что Фрося ожидала. "Надень носки и выйди на веранду." Какие носки, на какую веранду? Впрочем, веранда здесь одна. Фрося послушно нашарила в тумбочке наощупь носки, натянула их и неслышно прокралась на веранду. По ту сторону окна на крыльце стоял Егорка и жестами показывал Фросе, чтобы она открыла форточку. Когда она наконец справилась с задвижкой, он сказал: "Ты чего не спишь?"

– А ты?

– Так ты ж сама меня разбудила. Фрось, там пол отряда малышей может плакать, они же в первые дни всегда ревут, к маме хотят.

– Да на озере плачет.

– Ничего не слышу, у меня от этих ваших дискотек уши заложило.

– А ты как оказался-то тут?
– спохватилась Фрося.
– Двери же на ключ заперты.

– А зачем мне дверь? Я через окно.

– Так они же не открываются, - вытаращила глаза Фрося.
– Или в восьмом отряде окна открыть можно?

– Шутишь? Это лагерь, здесь окна только в вожатской открываются.

– Ты что, через вожатскую вылез?
– ахнула Фрося.

Егорка кивнул, и как ни в чём не бывало, продолжил: - Так чего мы делать-то будем с этой твоей плаксой?

– Не знаю.
– Фрося огляделась в поисках выхода.
– Может, Машу разбудить?

– Пусть Маша поспит, она устала за день, - вдруг раздался голос Инессы Валентиновны. Настоящей Инессы Валентиновны, поправдишной.
– А ты сейчас Георгий или Анатолий?

Егорка даже растерялся на мгновенье: вот как, ну как она всегда всё знает?! И тут же ляпнул: - Это я, Егорка.

– Я почему-то так и полагала. И далеко вы собрались?

– Там кто-то плачет.

Инесса Валентиновна кивнула, повернулась и пошла открывать Егорке дверь, бросив на ходу: - Ефросинья, оденься потеплее. Фонарь возьми.

И Фрося убежала одеваться. А когда вернулась, Инесса Валентиновна уже стояла в куртке и с большим фонарём в руках. Вот как, ну как она всё успевает?!

– Пойдём посмотрим, кто у вас там плачет.

И они пошли.

А ночью в лагере совсем другое дело. Безлюдно, пусто, тихо, страшновато. И фонари качаются от ветра и причитают: "Ну куда вы? Не ходите!" И сосны будто прячут привидений в своих разлапистых игольных хвойных лапах. И вдруг сквозь этот скрип и завыванье, и стрекотание цикад, и шорох, поскрипывание деревянных реек на лестнице пирса, и сквозь другие ноты музыки ночного лагеря, до них донёсся плач.

– И правда плачет.

– На озере.

– Ну что, пойдём посмотрим?

А озеро в ночи и не узнаешь. Темно и жутковато, и зловеще. На набережной, где прожектор светит, там посмелее и повеселее. А чуть шагнул в сторонку,

в темноту, и будто обволакивает страхом. А почему так страшно - непонятно. Ведь вроде всё знакомое, дневное. Но ночью почему-то всё другое. И плачет кто-то вдалеке так горько. На Горьком озере так никогда ещё никто не плакал. Смеялись много, выздоравливали, пели, но чтобы так рыдать посреди ночи?.. А когда ближе подошли - не слышно, стихло.

Инесса Валентиновна на озеро посветила - никого. И Фрося посветила - никого. А Егорка озеро разглядывать не стал, он своим фонарём под ноги на берегу светил-светил, и высветил - возле воды камушки блестят. Егорка так и замер. Не может быть! Драконьи слёзы*! Снова! А кто же их наплакал? Динозавр? Или раз слёзы - всё-таки дракон? Егорка молча положил камни в карман и пытался рассказать о них Фросе, но она так сосредоточенно разглядывала озеро, что не замечала знаков, которые он ей подавал.

Побродив по пустынному берегу, они вернулись к домику.

– Но плач ведь был? Ведь мне не показалось?
– допытывалась Фрося у Инессы Валентиновны.

– Плач был. И это очень-очень странно. Давай-ка, Ефросинья, спать. Мы с Егором дойдём до восьмого отряда.

– А можно я переночую дома? Я так соскучился по моей кровати. И по отряду.

– Да переночевать-то можно. Только идти нам с тобой в тот корпус всё равно придётся.

– Почему?
– хором спросили Фрося и Егорка.

– Фрося, марш спать. Да потому что ты открыл окошко в вожатской. Там же всех теперь продует. Пойдём закроем.

И они закрыли.

Потом Егорка юркнул в свою палату и занырнул в свою кровать и вот что странно - такой же домик, и такая же палата, и такая же точно кровать, один в один, но чувствовал себя он по-другому. А почему? Здесь он был как дома. А там - не очень. Или очень не.

Егорка вспомнил, что надо рассказать Фросе про драконьи слёзы, и написал ей сообщение, и слышал, как запищал Фросин телефон, и слышал, как вожатая Маша сонно ворчит: "Ты чего ночью в телефон играешь? Глаза испортишь. Всё, до утра твой телефончик забираю." И слышал Фросино просительное: "Маша!" И Машино строгое: "Я уже 16 лет Маша. А ты телефоном ночью глаза портишь." И слышал, как ещё попрепирались, и всё затихло. И уснули обе. И уснул Егорка.

Глава 10

А утром снова разбудила песня. И снова побежали на зарядку. И умываться, и потом на завтрак, и на "линейку". В общем, как обычно. Потом все разбежались по занятиям, а Фрося и Егорка пошли к пирсу. Егорка показал драконьи слёзы, и они долго вместе удивлялись. Да кто же это? Если динозавр, то как наплакал драгоценные камни? А если дракон... то совсем ничего не ясно. И Михаил куда-то подевался, не отвечает на звонки, не пишет. И динозавр не показывается. Они уж и бродили по колено, и разглядывали озеро, и выпросились у плаврука на спасательной вышке с биноклем подежурить. Нет. Ничего и никого не видно.

И снова пришло время репетиций, и Фрося понеслась бегом в беседку. Егорка снова сидел рядом, слушал. Всё было как обычно. Как обычно, но только жёг карман драконий камень, и в озере ночами кто-то плакал, и непонятно, что это такое, и это не давало им покоя. А в остальном всё было как обычно. И Егорка вдруг понял, что именно сейчас что-то необыкновенное и произойдёт. Он давно заметил, что когда живёшь обычной жизнью, делаешь будничные обыкновенные дела и ничего особенного не ожидаешь - вот тогда-то всё и происходит! Всё самое невозможное и невероятное. И вообще Егорке казалось, что с этой самой "обычной жизнью" взрослые что-то напутали. Не бывает никакой "обычной" жизни. Жизнь необыкновенная всегда! Каждый день. Каждый час. Егорка, когда вырастет, обязательно этот феномен изучит. Необыкновенную обычную жизнь.