Первый подвиг Змея Добрыныча
Шрифт:
– Дядька меня в темечко клюнул!
– возмутился дракончик.
– Он тебя поцеловал, - рассмеялся Егорка.
– Врёшь!
– не поверил Змей Добрыныч.
– Меня никто никогда не целовал.
"А мама с папой? А бабушка?" - хотел спросить Егорка, но промолчал. Бедный маленький дракончик, что за детство у него было?
– Родители всегда целуют ребёнка, когда уходят, - объяснил Михаил.
– Родители?
– переспросил Змей Добрыныч и задумался.
Разбуженная свистом огромных крыльев, Жемчужинка тихонько заплакала. Фрося утешала её, пела какие-то сентябринковские колыбельные, гладила гладкую синюю голову, целовала заплаканную мордочку и что-то шептала в круглые плезиозавровые уши. Ушки трепетали от щекотного Фросиного дыхания, фиолетовая пасть растягивалась в улыбке, Жемчужинка доверчиво положила голову на Фросины колени и снова уснула.
–
Фрося не ответила, только молча подняла на него глаза.
– Устала?
– спросил Егорка.
– Проголодалась?
Фрося посмотрела на спящего динозаврика и ответила: - Нет.
Это было самое голодное "Нет", какое Егорка слышал в своей жизни. В этом "Нет" он услышал всё: и голод, и жажду, и замёрзшие ноги, и задеревеневшие спину и шею. Егорка пошёл к Пройдохе и спросил: - Миш, а дед Архип фуфайки положил?
– А то как же, - ответил Михаил и выгреб из машины кусок брезента, ворох фуфаек и старое шерстяное одеяло.
– И поесть бы, - попросил Егорка.
– Сейчас, братка, - засуетился Михаил.
– Я подзабыл, что ваши растущие организмы давно покормить надо. Привыкли там в лагере к режиму питания, а я вас тут голодом заморил, - сокрушался Михаил, доставая из машины пакеты, баулы и старую дорожную сумку.
– Счастливая!* - обрадовался Егорка старой знакомой.
– Она самая, - кивнул Михаил и ласково погладил "счастливую" сумку.
– Семейная реликвия. Тут бабуля тебе напекла, наварила, да и тётя Ягаша гостинцев передала. Держи!
– Да мне...
– Егорка смутился.
– Мне Фросю покормить надо. Она Жемчужинку ни за что не бросит.
Михаил отнёс на берег фуфайки и одеяло, расстелил на пирсе брезент, и оборудовал для Фроси тёплое удобное гнёздышко. Помог Егорке накрыть стол, вернее, пол, потому что скатерть лежала на пирсе, и ушёл к Змею Добрынычу. Фросю покормит Егорка. А кто покормит дракончика? Михаил сел рядом с ним и спросил: - Голодный поди?
Змей Добрыныч не ответил. Он будто окаменел, и только губы на всех трёх головах беззвучно шевелились. Но что он шептал? Михаил наклонился поближе и расслышал всего одно слово: "Родители!" Родители целуют детей на прощанье. Маленький дракончик никогда этого не знал. Были ли у него родители? Любили ли они его? Одно ясно - его никто никогда не целовал на прощанье. И, наверное, даже не гладил. И, может быть, не обнимал. Михаил обнял Змея Добрыныча и погладил его сначала по левой голове, потом по правой, а потом по средней. И снова по левой, по правой, по средней. И так по очереди гладил и гладил, пока не устала рука. А когда рука онемела, непривычно всё-таки такой огромной ручищей гладить драконьи головы, Михаилу было куда как проще поднимать огромные деревья с корнем выкорчеванные грозой, или сдвигать с места сломавшиийся трактор, или забрасывать в самолёт тяжеленные мешки с удобрениями. Словом, делать понятные мужские дела. А гладить дракончиков по головам оказалось гораздо труднее. Нежность - трудное для мужчины дело. Вроде и чувствуешь её, а как выразить? Мужская нежность - она неловкая, неуклюжая, девчонки порой даже обижаются. Но Змей Добрыныч не обиделся. Во-первых, потому что он не девчонка. А во-вторых - потому что его никто никогда не гладил по головам так, чтобы не просто разочек погладить, провести по голове, да и всё. А гладить, чтобы через руки молча рассказать так много: и что ты нужен, и что тебя любят, и что о тебе переживают, и заботятся, и понимают, когда тебе грустно, и помогают, когда нужна помощь, и ещё много всего самого-самого главного, чего словами даже и не объяснишь... Нет, так Змея Добрыныча никто никогда не гладил. Разве что Добрыня, но когда это было... И когда у Михаила онемела рука, он услышал, как дракончик посапывает. И по этому сопению было понятно, что так может спать только самый счастливый дракончик в мире. Дракончик, которого сегодня впервые в жизни поцеловали в макушку, и оказалось, что у него есть родитель, а потом ещё и долго-долго гладили по всем трём головам.
Михаил посмотрел на берег. Егорка уже покормил Фросю и она задремала на фуфайках, укрытая одеялом. Голова Жемчужинки лежала на Фросе, как на подушке. А Егорка сидя примостился неподалёку. "Охраняет, - сообразил Михаил.
– Ну-ну. Ох и затекает тело от такого сидения. А уснёт - ещё в воду свалится", - пожалел он брата. Но в сторожку переносить не стал. Пусть учится. Была бы мать рядом или бабка, ух они бы причитали, опекали, портили мальчишку. А Михаил только аккуратно высвободился из-под голов Змея Добрыныча, взял в машине ещё одно одеяло и накинул на Егорку.
А сам сел у костра. Караулить. С двумя детьми, да с двумя малолетними драконами-динозаврами сильно-то не поспишь. Охранять надо.
Часть
Глава 13
Егорка весь вечер смотрел то на Фросю, баюкавшую динозаврика, то на небо, подмигивавшее ему искорками звёзд. Звёзды рассказывали Егорке свои истории, и он всё-всё понимал. А что же тут непонятного, даже и язык такой специальный есть, чтобы со звёздами разговаривать. Астрономический. Кто знает этот язык, тому все рассказы и песни звёзд понятны. Егорка астрономический язык знал. Не полностью ещё выучил, но азбуку астрономическую запомнил и старался поскорее звёздную грамоту освоить. Иногда Егорке удавалось даже подпевать мелодиям далёких созвездий, и в эти моменты он был особенно счастлив. Так уж устроен человек, его во все времена тянет небо звёздное рассматривать и пытаться понять, что там, в тех космических краях происходит. И когда удаётся человеку это понять и свою сопричастность к огромному бескрайнему небу почувствовать, наполняет его какая-то непонятная, необъяснимая и необъятная радость. Огромная и бескрайняя, как само небо. Потому-то и стремятся люди к небу, кто как может и как умеет. И Егорка тоже тянулся к небу как мог и умел. А умел он пока немного. Зато очень старался. Книги изучал, мысли размышлял, звёзды наблюдал, карты рисовал. Звёздного неба карты. Астрономические. И на этих звёздных небесных картах Егорка видел не просто скопление точек, он эти карты как увлекательные истории читал. Астрономия - наука особенная, астрономы все немножко немножко фантазёры, немножко поэты, немножко переводчики, они со звёздного языка на человеческий целые галактики переводят. И Егорка, когда вырастет, тоже свою звёздную поэму прочитает и переведёт, чтобы все-все люди узнали, о чём Егорке звёзды рассказали.
Налюбовавшись бриллиантовыми россыпями звёзд на чёрном шёлке неба, вдоволь наговорившись с ними и намечтавшись, Егорка уснул. Он спал крепко и радостно, как можно спать только тёплой летней ночью на берегу солёного* озера, в котором плюхается динозаврик, а неподалёку сонно сопят все три головы твоего друга-дракончика. И где-то здесь рядом большой и сильный брат, с которым ничего не страшно. И Фрося, непостижимая девочка Фрося, которой на всех хватало доброты и желания помочь. Проваливаясь в сон, Егорка радовался, как он счастлив, и уснул с улыбкой, да так улыбаясь всю ночь и проспал. А утром...
А утром Егорку разбудила трель телефонного звонка. Спросонья он долго шарил по карманам, пытаясь найти телефон, потом вспомнил, что он никогда телефон в кармане не носит и тем более спать с телефоном не ложится, мама это строго-настрого запрещает. Телефон звонил и звонил, и вдруг Михаил забасил что-то сам с собой, и Егорка не сразу догадался, что Михаил по телефону разговаривает. Каждый звук разносился над озером как в громкоговоритель сказанный, и Егорка невольно подслушал разговор брата. И понял, что звонила Маруся, и что Маруся очень волновалась, и что вчера Маруся долго звонила Фросе, но та не отвечала, а когда Маруся дозвонилась до Инессы Валентиновны, то услышала очень странное объяснение - что вчера в лагерь приехал Михаил и забрал Егорку и Фросю, но скоро они должны вернуться. В утренней тишине Егорка даже мог разобрать раздававшиеся слова, которые Маруся произносила взволнованным встревоженным голосом: "Инесса Валентиновна сказала, что вы улетели. Это значит уехали срочно?"
– Нет, - честно ответил Михаил, - это значит, что мы улетели.
– На вертолёте?
– На драконе.
– А это что за марка? Это самолёт или вертолёт?
– Дракон - это дракон. Я тебя с ними познакомлю, и ты сама всё увидишь.
Но Марусю почему-то объяснения Михаила совсем не успокоили, она продолжала допытываться: - Мишенька, вы же не по санавиации улетели? У вас всё в порядке? Дети здоровы? Ты здоров?
– Всё в порядке, - заверил её Михаил.
– Все здоровы.
Он помолчал немного, прислушиваясь к Марусиному голосу, а потом спросил: - А почему у тебя там лошади? Ты где сейчас?
И почти не удивился, когда услышал ответ.
– На конезаводе. В Редкой Дубраве.*
– Как в Дубраве? А мы на Кулундинском. Со стороны Знаменки.
– Я сейчас подъеду.
И действительно приехала! Михаил опомниться не успел, как жёлто-одуванчиковая "Нива" показалась вдали, съехала с дороги и уверенно попылила по солончаку, напрямик к озеру. Фрося проснулась и уже бежала навстречу: "Маммаруся, маммаруся!". Михаил и Егорка тоже обрадовались. А вот Змей Добрыныч восторга не испытывал.