Первый принцип. Пребывай в знании
Шрифт:
Вопрос:
Не мог бы Чжуан-Цзы отложить свою удочку и приехать в Пуну, чтобы играть роль Лакшми?
Эту записку с вопросом прислала Ниргун. А кто, по твоему мнению, играет роль Лакшми? Сам Чжуан-Цзы.
Ее вопрос следует прояснить. Разумеется, трудно играть авторитетную роль, но трудность возникает не из-за самой роли, а из-за бессознательного желания господствовать. Вы можете подавить такое желание, уклониться от авторитетной роли, но желание все равно останется. Когда вам дают авторитетную роль, оживает желание, подавленное желание, скрытое в вашей бессознательной части, и атакует вашу роль.
Очень хорошо, если вы наблюдаете за этим желанием,
Но эти слова можно произносить без всякого налета авторитетности. Не нужно здесь проявлять авторитетность. Не превращай свою роль в уловку эго. Тогда возникнет ситуация, в которой ты сможешь развиваться. Я многим людям дал авторитетные роли. Это единственный способ избавиться от какого-то подавленного желания. Когда появляется ситуация со своей возможностью, желание всплывает на поверхность, проявляется.
В глубине души Ниргун теплится такое желание, отсюда и ее страх. Она хочет избежать этой ситуации. Она хочет такую работу, чтобы ей не нужно было никому говорить: «Не делай это». Но как ты избавишься от желания?Легко обходиться без детей, но очень трудно избавиться от роли родителя. Очень легко никогда не находиться в положении, когда вы должны говорить людям: «Поступайте так, а вот это вам запрещено». Очень легко. Но как ты избавишься от тонкой агрессивной энергии в себе?
Я хочу, чтобы вы пользовались такими ситуациями. В нашем ашраме группа должна постоянно развиваться. Следует пользоваться каждой ситуацией таким образом, чтобы она помогала вашему духовному росту.
Ниргун ссылается на Чжуан-Цзы, а именно имеет в виду притчу, в которой некий император пригласил Чжуан-Цзы во дворец и предложил ему пост премьер-министра. Я уже комментировал эту притчу. Я люблю Чжуан-Цзы.
От императора пришли два посланника. Чжуан-Цзы удил рыбу, когда они подошли к нему и сказали: «Император хочет, чтобы: вы стали премьер-министром нашей страны». Чжуан-Цзы спросил их: «Вы видите вон ту черепаху? Она помахивает хвостиком в грязи». Посланники ответили: «Да, видим». «А как вы думаете, она счастлива?»
поинтересовался Чжуан-Цзы. «Конечно, - сказали посланники.
– У нее очень довольный вид».
Тогда Чжуан-Цзы сказал: «Я слышал, что во дворце вашего императора есть черепаха, которой три тысячи лет. Эта черепаха мертва, теперь ее покрыли золотом, инкрустировали бриллиантами, и ей поклоняются. Если вы попросите эту черепаху, помахивающую хвостиком в грязи, сменить роль, стать той самой черепахой во дворце, украшенной бриллиантами, которой поклоняется сам император, примет ли она такое предложение?» «Разумеется, нет, - ответили посланники.
– Эта черепаха не выразит согласие умереть». «А я с какой стати должен изъявлять согласие?Ступайте обратно. Я счастлив в своей грязи, я радостно помахиваю хвостиком, и я не хочу поселяться в императорском дворце».
Вот такая замечательная притча, но если я встречу Чжуан-Цзы, то скажу ему, что он все еще боится, испытывает страх. Если бы я оказался на месте Чжуан-Цзы, то отправился бы во дворец. Хвостиком можно помахивать и во дворце, и это будет забавно. Но Чжуан-Цзы, по-видимому, немного струхнул, побоялся, что окажется взаперти, потеряет свободу, жизнь, силу, пойдет по пути эго, приобретя власть. Но этот страх просто показывает, что в бессознательной его части все еще теплится жажда господства.
Человек должен быть свободным, чтобы он мог принять властную роль, если этого потребует от него ситуация, но не будет властным. Если так сложится положение дел, он может легко приспособиться к новой ситуации без всяких трудностей. У человека не должно быть в жизни постоянной роли. Человек должен течь. Вопрос не в ролях, а в сознательности.
Итак, Ниргун, будь более сознательной, более любящей. Не позволяй своей жажде господствовать, стать бессознательным каналом, вот и все. Осознай свое положение. Подобная жажда отпадет благодаря твоей сознательности.
Из-за этого страха миллионы людей на протяжении столетий становились монахами и монахинями. Чего же они боялись? Почему они страшились слов? Они боялись не мира, а своих бессознательных желаний. Они прекрасно знали о том, что если им предоставить возможность, они падут со своих пьедесталов. Но какого рода эта осознанность? Если вы можете быть счастливыми только в лесу, но не в силах быть счастливыми среди мирских забот, тогда вашему счастью грош цена. Если вы можете хранить целибат, только если рядом нет женщины, тогда у вашего воздержания нет никакого значения, оно ничего не стоит. Если вы можете не питать собственнические устремления, только когда вам нечем владеть, тогда какой смысл в подобной установке? Вот если вы способны обладать всем миром, но так и не становитесь собственником, я назову это достижением, назову это термином «сиддхи», назову это истинным приобретением.
Итак, моим саньясинам нельзя бегать от жизни. Им следует любить мир и жить над миром. Пусть они будут в мире и одновременно выше него, в мире и одновременно не в нем. Мой саньясин должен сталкиваться с мирскими явлениями в большей степени, нежели саньясин Махавиры или Будды. Мой саньясин должен все время быть гибким, текучим и одновременно свободным от всякой грязи.
Вопрос:
Я не политик, не дипломат. Я ощущаю себя клоуном. Я хочу танцевать на столе и петь по телефону «аллилуйя» вместо «алло». Могу ли я претендовать на звание местного шута?
Этот вопрос задал Вани. Послушай, еще не настало время. Для того чтобы быть шутом, нужно быть очень мудрым. Для того чтобы быть шутом, нужно быть поистине мудрым. Поэтому все мудрецы несколько дурашливы. Иисуса считали глупцом, то же самое верно в отношении Будды и святого Франциска. Этих людей считали дураками.
В настоящем мудреце присутствует дурашливость. Почему? Потому что настоящий мудрец содержит противоположность. Он одновременно и тот, и другой. Он более понимающий. Мудрец, в котором не будет этой самой дурашливости, станет сухим, безжизненным. Его жизненная сила не будет течь, он не будет цвести, не сможет смеяться. Такой человек будет серьезным, у него будет постная физиономия. Мудрец, обладающий единственно только жизненной умудренностью, в ком нет безрассудности, будет очень тяжелым человеком. Он будет очень скучным, надоест и вам, и себе. Такой человек не будет веселиться, в своей жизни он не познает радости. Смех будет ему совсем не знаком. А если человеку неведом смех, значит, он многое упускает.
Бога никогда не познать без смеха. Бога никогда не познать без радости. Никто никогда не осознает реальность благодаря простой умудренности.
Шуту есть что предложить: смех, радость, несерьезность, веселье, восторг. Шут может танцевать, причем без всякой причины, довольно будет и повода. Безрассудный человек может смеяться, и не только над другими людьми, но и над собой.
Когда в сознании одного человека встречаются мудрец и шут, возникает явление огромной ценности. На свете есть безрассудные люди и мудрецы. Первые поверхностные, а вторые серьезные. Безрассудный человек не знает, что такое истина, а мудрец не знает, что такое радость. Истина без радости хуже лжи. Радость без истины ненадежна. Радость без истины скоротечна, она не может длиться вечно.