Первый раз

Ольховская Анна Николаевна

Проводник понял намек, но все же не удержался:

– А вы ему кто?

– Я ему автор песен.

– Во-о-от оно что, – с сомнением протянул проводник. Он, похоже, готов был продолжать беседу до бесконечности. Может, кашей его угостить, в качестве отступного? Нет, тогда он точно еще часа два отсюда не уйдет.

– Если у вас все, мне хотелось бы поужинать, – холодной любезности моего тона позавидовала бы сама Кондолиза Райз.

– Ох, простите! – спохватился Хрюн и наконец ушел.

Я тут же демонстративно щелкнула замком, заперев дверь. Надеюсь,

он больше не явится. А завтра утром соседние два купе займут Голубовские. Мы заранее договорились купить билеты в один вагон. Андрей даже обрадовался, когда узнал, что это будет СВ. Рассчитывал, видимо, что дети поедут в одном купе, а он с Сашей – в другом. Облом! О котором он завтра и узнает, когда ему достанется Славка.

Так все и произошло. Правда, заставили-таки они меня понервничать, бестолковые. Представляете – состав тихо подплывает к платформе, останавливается, я с нетерпением высматриваю среди встречающих и уезжающих Голубовских, а их нет! Вот уже вышли все, кто ехал до Минска, вот погрузились новые пассажиры, на опустевшем перроне остались только любители покурить, а это семейство хордовых все еще отсутствует! Стоянка в Минске достаточно длительная, двадцать минут. На десятой минуте я завелась, на двенадцатой – прогрела движок, на шестнадцатой рассвирепела окончательно. А на восемнадцатой минуте из выхода на вокзал донесся невнятный шум, отдаленно напоминающий элегантный бег стада буйволов по каменистому ущелью. Наконец оттуда, из ущелья… бр-р-р, что это я – из выхода на вокзал, появился пан Анжей Голубовский с чемоданом на плечах. Следом за ним топотали навьюченные сумками Вика и Славка, завершала процессию мелко семенившая на шпильках Саша. У нее, естественно, был самый тяжелый груз. Сумочка.

Увидев это несущееся к вагону стадо, Хрюн на мгновение ощутил себя загнанным Шер-Ханом и попятился. Затем он заметил в тамбуре меня, опомнился и решил грудью, а если придется – и животом защитить близкую знакомую Алексея Майорова.

– Куда, куда, ваши билеты! – грозно затрубил он, закрыв своим телом подступ к ступеням вагона.

– Командир, время поджимает, пусти нас, – Андрей и не думал тормозить. – Билеты у жены, вон она идет.

– Билеты! – это сама решительность, а не проводник, героически выпятила живот у входа в вагон.

– Ой, пропустите их, пожалуйста, – пока не поздно, я решила вмешаться, – это мои друзья. Два пустых купе рядом с моим – их. Я точно знаю.

– Вам – верю! – торжественно объявил проводник и посторонился.

Он даже помог Вике и Славке закинуть вещи, подхватил под локотки Сашу и довольно шустро запрыгнул в вагон сам. Секунд через десять состав тронулся. Я же была в шоке от происходящего, поэтому ушла в свое купе, оставив Голубовских на милость проводника.

Пока они с шумом обустраивались, я ностальгически смотрела в окно на проносившиеся мимо дома и проспекты.

В дверь робко постучали. Я не ответила. Постучали еще раз. Дверь вопросительно смотрела на меня своим зеркалом. Я гордо отвернулась – меня нет дома!

– Анетка, не злись, – Саша не оставляла попыток проникнуть внутрь. –

Так получилось! Мы проспали, представляешь?

Я молчала.

– Ну не будь занудой! Не сообщать же мне всему вагону подробности своей личной жизни?

Я – юный партизан на допросе в гестапо.

– Мам, а зачем же тебе о своей личной жизни сообщать? – раздался ехидный голос Вики. – Все гораздо проще – достаточно рассказать всего один факт из биографии тети Ани.

Вот негодяйка юная! Я встала и открыла дверь. Саша тут же просочилась внутрь. Торжествующая Вика попыталась было повторить мамин фокус. Да, конечно!

– А вот начинающим шантажисткам здесь не место! – обрушилась на нее увесистая кувалда моего возмездия.

– И не собиралась даже! – фыркнула кареглазая хитрунья. – Я просто увидела у вас на столе пирожки, хотела угоститься. Но, если вам жалко, я пошла. – И она с независимым видом направилась к своему купе.

– Отставить! – рявкнула я. – Кру-у-угом! Ко мне шагом марш!

– Теть Ань, вы в армии не служили? – восхищенно поинтересовался высунувшийся из своего купе Славка. – Прапором, например?

– Рупором я служила и служу! Рупором общественности. Иди-ка и ты сюда, – поманила я Сашиного сына. – Так вот, дети мои…

– Мои! – встряла Сашка.

– Да ради бога! Короче, хотите загладить свою вину перед бедной изнервничавшейся тетечкой Анечкой?

– Хотим!

– Тогда забирайте вон ту гигантскую сумку с едой и займитесь ею вплотную. Особенно банкой с кашей.

– Ура! – завопил Славка, обнаружив Катеринины припасы. – А мы как раз ничего не взяли, даже позавтракать не успели. Папа собирался в вагон-ресторан нас вести. А тут такая вкуснятина!

– Желудок ходячий! – с презрением заклеймила брата Вика.

– Не хочешь – не ешь, – немедленно парировал Славка. – Я тогда себе всю сумку забираю.

– Эй-эй, не так быстро! – возмущенно завопила Вика и убежала следом за унесенной сумкой.

Глава 7

Саша закрыла дверь купе и с улыбкой повернулась ко мне:

– Ты себе хоть что-то оставила? Иначе ты рискуешь сильно, мои термиты уничтожают все съедобное с рекордной скоростью. Особенно Славка.

– Оставила, – буркнула я, изо всех сил стараясь удержать на лице угрюмое выражение. Брови взлохматить, что ли, для придания нужного колорита? – Вон, пирожки с яблоками и с творогом. Кстати, ты кормить детей не пробовала? Хоть иногда?

– А надо? – искренне удивилась Сашка, усаживаясь напротив меня.

– Существует такая традиция. Правда, сохранилась она только в российской глубинке, но, говорят…

– Ладно, Анетка, – рассмеялась подруга, – хватит пыжиться, тебя ямочка на щеке выдает.

Я наконец не выдержала и рассмеялась.

– Ладно, рассказывай.

– О чем?

– О том, как семейство ленивцев чуть было не довело ранимую женщину до инфаркта.

– Ох, и не говори, – устало махнула рукой Сашка, устраиваясь поудобнее. – Сама только что поверила, что все обошлось. Сейчас бы кофейку!