Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
— Знаете, мы давно ждем подобного сюрприза. Только нам казалось, что они выкинут какой-нибудь фортель в порту. Во всяком случае, мы держимся начеку…
Все время он говорит «мы», и непонятно, кого он имеет в виду, но у собеседника возникает смутное желание: а может, в это «мы» включается и он, старик Андреани.
— Вот посмотрите, — говорит Анри, вынимая из-под газет папку, а из папки — вырезку, наклеенную на лист бумаги.
Цитата из «Дейли ньюс». Чудовищная цитата!
«Еще до того как Соединенные Штаты официально объявят войну России, первая кровь прольется в соленых водах портов Атлантического океана и Средиземного моря, через которые мы пытаемся посылать оружие, снаряды, танки и военные
Для того чтобы страшный смысл этой фразы дошел до Андреани, он опять-таки должен был бы знать тысячу вещей, о которых он и понятия не имеет. Цитата на него производит впечатление грозного и циничного предупреждения, и только… Во время всего разговора Андреани и Анри разделяла стена, и ни тот ни другой о ней не подозревали. Каждый воспринимал слова собеседника по-своему, иногда даже в противоположном смысле, а чтобы понять их по-настоящему, потребовалось бы все начать с азов. Но для этого, пожалуй, не хватило бы целой жизни — ни Андреани, ни Анри.
Все же Андреани взял со стола какую-то газету; впрочем, он просто хотел освободить место: хозяйка дома подошла и не знает, куда поставить три чашки и сахарницу, которые держит в руках…
— Вот в этой самой газете я и нашел цитату из «Дейли ньюс» несколько месяцев тому назад. Обычно я не делаю вырезок, а просто сохраняю все номера. Вот посмотрите: каждые три месяца печатают содержание всех предыдущих номеров. Но эта цитата мне часто бывает нужна, я ее и вырезал.
Сперва Андреани рассматривает газету больше из вежливости. Как она странно составлена! Никогда такой не видел! И Андреани принимается перелистывать газету уже из любопытства, его интересует не содержание, а то, как она сделана. Начиная с оглавления все в этой газете необычно: таблицы, цитаты в рамках, цифры, диаграммы, вопросы и ответы. Чувствуется, что это серьезная газета и служит для того, чтобы по ней учиться. В политике Андреани больше всего раздражает то, что он называет презрительно «одурачивание» — да, да, именно одурачивание: у журналистов такая противная манера высказывать свое мнение в категорическом тоне, не допускающем возражений: «Можете своей головой не думать, не стараетесь составить свое собственное мнение». А вот эта газета, как видно даже при поверхностном и недоверчивом осмотре, подает материал по-другому — она словно говорит читателю: «Суди сам». У Андреани было совершенно противоположное представление о коммунистической прессе и, тем более, о коммунистической партии…
— Вас это интересует?
— Что обо мне говорить, я ведь никаких газет не читаю. Скажите… вы по ним и готовитесь к своим речам?
— Не только к речам, — отвечает Анри с добродушным смехом. — Собственно говоря, мы не так уж часто произносим речи.
Есть же чудаки, которые считают, что основное в партийной работе — речи!
— Я учусь по ним, и еще вот по этому, и по этому.
Андреани, совершенно сбитый с толку, смотрит на «Кайе», на книги…
— Если ты не подкован теоретически, невозможно хорошо проводить практическую работу.
Анри тут же упрекает себя за то, что сказал всем известную истину. Но Андреани слышит ее впервые и внезапно заявляет безработному докеру, который складывает и убирает со стола книги, чтобы на них не капнуло кофе:
— Вы совсем непохожи на других. Вы учите все, что тут написано?
В голове у него мелькали слова «Новая Франция», но только потому, что он прочел название лежащей на столе газеты. Слова эти вертелись у него на языке, но кому же придет в голову применить эти слова к человеку?
— Главным образом, я учусь думать. Наши газеты и книги для того и издаются. А непохож на других не я, а наша партия — вот она действительно непохожа на все остальные партии.
— Где вы научились так прекрасно
Но тут Андреани запнулся и, оборвав смешок, скомкал свою любезность, не зная, как называть хозяйку — просто «вы» или «мадам».
— А ведь нам приходится считать каждое зернышко.
— Моей жене тоже… Мне это хорошо знакомо.
В общем он правильно сделал, что назвал ее «мадам». Какая разница с женой Декуана! Полетта приоткрывает дверь — по-видимому, в спальню, — заглядывает туда. Андреани уже собрался уходить. Он стоит рядом с нею и спрашивает:
— Это ваши дети?
— Посмотрите, — говорит она шепотом, — спят как убитые. Как будто ничего на свете не происходит!
— Я вас немножко провожу, — говорит Анри. — У нас тут очень темно и на каждом шагу ямы. Можно ноги себе переломать.
— Только будь осторожен! — говорит Полетта.
Андреани семенит рядом с Анри в морозной ночи и молчит, чтобы не наглотаться холодного воздуха. Только когда вышли из дверей, он спросил:
— А как же вы будете выходить и входить? Ведь они тут скоро все загородят колючей проволокой.
— Там видно будет, — коротко ответил Анри.
По отрывистому его тону Андреани решил: боится, старается разговаривать поменьше. И сразу ему вспомнилось напутствие Полетты. Вот беда! Идешь в темноте рядом с этим человеком, и, оказывается, кроме ям, в которые можно провалиться и переломать себе ноги, ему угрожает еще другая опасность. Что же все-таки его жена хотела сказать таинственными словами «будь осторожен»? Андреани озирается. Вокруг стоял бы непроглядный мрак, если бы не кольцо фонарей, да ярко освещенные окна школы, из которых далеко на территорию склада падают огромные тени людей; тени жестикулируют и приводят ночь в движение, как будто все еще бушует буря, хотя на самом деле ветер внезапно улегся с час тому назад, словно его прихватило морозом. Кругом тишина, только противно скрипит старая землечерпалка, перебирая безостановочно, как четки, свою цепь из железных ковшей. Обычно Карлотта и Андреани с наступлением темноты запираются и уж никуда не выходят из дому. «Будь осторожен»… Если люди готовы пойти на злодейство только для того, чтобы очернить этого Анри Леруа, значит сейчас, в этой тьме кромешной, да еще когда он идет по совершенно открытому месту, — его подстерегают ужасные опасности, и Андреани вместе с ним…
На главной улице поселка, где было немножко светлее, Анри сказал:
— Ну, теперь прощайте, господин Андреани.
Но тот вдруг ответил:
— Как же вы пойдете один? Разве вы не знаете, до чего они злы на вас? Не понимаете, что вам угрожает?
— Не надо преувеличивать, — сказал Анри; тревога старика вызвала у него улыбку.
— Теперь я знаю дорогу и прекрасно сам ее найду. Я вас провожу.
У Анри чуть не вырвалось: «Зачем? Это нелепо!» Он подумал: «Что это за комедия? Я его проводил, он мне хочет отплатить той же любезностью. Так мы и будем прогуливаться всю ночь? Да если что-нибудь и случится, какая от него помощь? Еле на ногах держится. Хорош телохранитель!» Но все-таки Анри сдержался и не сказал этого. Порыв Андреани уже не казался ему смешным. Он только мягко попробовал уговорить старика:
— Господин Андреани, ведь мне до дому не так уж далеко идти…
— Я вас не спрашиваю! Извольте слушаться.
Подумайте, как расхрабрился! Может быть, тут сыграла роль ночная тьма — старик не видел лица молодого докера, который был выше его на три головы. Да, вероятно, темнота вернула Андреани его самоуверенность, его прежний твердый голос. Он заговорил властным тоном, каким отдавал когда-то приказания подчиненным в «своей» гостинице.
— В таком случае, пошли поскорее, а то я начинаю замерзать!