Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
Сделав вид, что ей надо поправить пояс, она распахнула широкое светло-серое пальто: пусть все увидят ее новенький черный костюм — она надевала его всего второй раз, а костюм этот прекрасно сидел на ней, особенно жакет. Одно время она потолстела, но потом сбавила в весе и сейчас была очень довольна своей фигурой. Жизель уперлась рукой в бок: смотрите, какое красивое сочетание серого с черным, да еще при моих каштановых волосах!
Итак, пришлось минут десять дожидаться очереди. Они топтались на лётном поле под тусклым зимним солнцем, пытаясь согреться; пропеллеры обдали всех ледяным ветром, когда самолет, взяв первую партию пассажиров, покатил по полю и затем поднялся в воздух. Прибывали все новые люди, и все они присоединялись к группе французов. Американцы и Жизель стояли в стороне. У Жизели вдруг от страха засосало под ложечкой. Не хватало еще, чтобы ее стошнило при американцах… да и при всех этих людях. Самолет взял только восемь пассажиров. Они поднялись по сходням, преувеличенно громко болтая, и все время оборачивались, как будто навеки прощались с землей. Право, они и так стоят уже довольно
Самолет был оборудован для аэросъемок, и вместо кресел в нем стояли боковые скамейки. Посредине — вокруг люка, где, должно быть, обычно находился фотоаппарат, — оставалось пустое пространство. Жизель и ее молодчики оказались лицом к лицу с теми самыми людьми, которых они пытались опередить в очереди. Сперва, правда, все сидели на скамейках боком и глядели в окошки на быстро убегавшую землю. И все говорили одновременно. Каждый утверждал, что хорошо видит порт, пляж, «Башню четырех стражей», свой дом, еле движущиеся крошечные машины… Жизель тоже отыскивала кино, отцовскую мясную лавку, дансинг «Метрополь», дом Алекса — а, кстати, что бы сказал Алекс?.. Вдруг наступило молчание. Жизель обернулась и посмотрела на пассажиров. Сперва она подумала: все притихли, оттого что испытывают такое же неприятное ощущение в ушах и в носу, как и она. Но сразу поняла, что ошиблась. Пассажиры впились взглядом в американцев. Вот в чем дело! А она и не заметила, что ее спутник даже повернулся к ней спиной, увлекшись разговором с товарищем; они оживленно перешептывались, прильнув к окошку, что-то показывали друг другу на земле и хихикали. Оба были в полном упоении и даже не чувствовали устремленных на них взглядов. Жизель не поняла, что именно происходит, но заметила, как один из пассажиров, тщедушный, бледный и подвижной человечек, по-видимому мелкий промышленник, все кивал головой и что-то твердил соседям, как будто говорил: «Поверьте мне! Поверьте, это именно так!» Из-за рева мотора Жизель ничего не могла расслышать. Тщедушный человечек, увидев, что она на него смотрит, замолчал, но тут же без стеснения показал на нее рукой, и все повернулись к Жизели. Американцы продолжали свой разговор. Судя по жестикуляции, янки, пригласивший Жизель, разъяснял своему товарищу: «Видишь — шоссе, его пересекает проселочная дорога, а сзади — речка. Да, да — вон там… А между ними — деревня, а вон там фабрика…» Собственно говоря, он имел в виду развалины деревни и фабрики, которые Жизель хорошо видела из своего окошка. Промышленник показывал своим соседям на те же развалины — которые им плохо было видно, — показывал в подтверждение того, что он правильно понял жесты американцев, что он не ошибся. Вскоре и у самой Жизели исчезли всякие сомнения. Руки и мимика ее кавалера, указывавшего товарищу на шоссе, вдоль которого они летели, ясно говорили: «А вон, видишь? Да, да это было именно здесь!.. Потрясающая штука! Смотри, ржавый остов грузовика до сих пор валяется в канаве, у шоссе»… На этом грузовике в 1944 году расстреляли с воздуха из пулемета деревенскую футбольную команду, ехавшую в город. Еще все помнят, как тогда была убита содержательница кафе на стадионе. Жизель испугалась: сейчас произойдет что-то страшное. Пассажиры-французы, все как один, уставились на нее: пять пар гневных глаз смотрели ей прямо в глаза, и теперь она очень хорошо понимала, какой вывод французы сделали из жестикуляции американцев. А ведь они не знали, что ее кавалер и в самом деле был летчиком. У Жизели мороз пробежал по коже, она хотела встать и отойти от американских солдат, которые, ничего не замечая, весело болтали. Но она побоялась, что не удержится на ногах…
И все-таки, когда пассажиры вышли из самолета, Жизель не решилась расстаться с американцами. Она не могла придумать, как это сделать без ущерба для себя. Боялась их насмешек. Каждый раз, когда она будет выходить из мясной, все янки, стоя у ворот госпиталя Вивьен, будут над ней издеваться. Презрение французов меньше ее пугало, и она села в джип, в котором приехала с американцами на аэродром. Ей было и страшно, и стыдно, она возмущалась собой, но у нее не хватало мужества выбраться из позорного положения. И вдобавок американцы, вежливо извинившись, сели впереди, а ее оставили одну на заднем сиденье! Хорош у нее был вид, когда они ехали по кривым и ухабистым улицам города! К счастью, джип был закрытый. Они подъехали к бару «Морской флот», около рыбачьей гавани. У американцев уже появились свои излюбленные кабачки. Перед входом Жизель увидела стоявшую у тротуара роскошную машину Ива. Ничего удивительного в этом не было. Ну и что ж!.. Он-то, во всяком случае, не станет ее упрекать за то, что она развлекается с американцами… У стойки она их познакомила; Ив заявил, что очень рад этой встрече. Американцы его угостили. Конечно, в кабачке нашлось виски. Виски прислали во Францию за несколько месяцев до прибытия американцев, и в то же самое время книжные лавки наводнило американское чтиво — всякие «дайджест» и «комикс». Словом, сначала пустили авангард. Жизель тоже выпила виски — пусть Ив не думает, что она такая уже неотесанная; да и надо согреться после самолета и поездки в джипе. Выпить только один стакан. От двух она, пожалуй, захмелеет. От одного и то уж голова кружится… Потягивая виски, Ив и американцы, как близкие друзья, перешептывались, подталкивали друг друга локтями и посмеивались над Жизелью. В баре горели ослепительные лампы дневного света, а на улицах быстро сгущались декабрьские сумерки.
— Поехали! Я вас всех приглашаю в «Наш уют»! — заявил Ив.
Сперва Жизель испуганно отказалась. После одного ночного похождения она поклялась, что неги ее больше не будет на яхте «Наш уют», на которой Ив и его приятели, выйдя в открытое
Опасаясь, как бы все это не повторилось, Жизель сперва отказалась ехать на яхту, но потом рассудила, что в сопровождении иностранца не страшно… К тому же выпитый виски вселил в нее необычайный душевный покой: «после меня хоть потоп» и «будь, что будет». В общем ей даже хотелось еще раз побывать в этом тесном, танцующем на волнах салоне.
Джип мчался по узким уличкам старого города, не отрываясь от красных сигналов черной обтекаемой машины Ива, в которую пересела Жизель. Каждый раз, когда она заговаривала о первом своем посещении яхты, Ив неизменно отвечал: «Положись на меня!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Через три дня сочельник
На яхте «Наш уют» для Жизели в общем все прошло благополучно. Во всяком случае, она так считала. На этот раз все ограничилось пьянкой. Сперва там оказался один только Ги Фраден, редактор «Демократа», потом явился Жаки с каким-то приятелем, не знакомым Жизели. Снова принялась за виски, и нагрузились изрядно. Пока мужчины не захмелели, Жизель смотрела на них с восхищенным удивлением: «Господи, сколько они могут поглотить виски!» И немножко боялась: «Что если они все-таки напьются?» Она тоже пила, и каждый раз, когда подносила ко рту стакан — «для видимости», «только пригубить», как она себя убеждала, — у нее мурашки пробегали по всему телу, и это придавало приключению особую прелесть. Выпитое виски, запах спирта, поднимавшийся из семи налитых стаканов, несвязный говор мужских голосов, качка — все это понемногу довело Жизель до какого-то странного состояния: она уже находила совершенно естественным, что всё вокруг нее лишено равновесия, что люди отвечают друг другу невпопад, что и сама она сидит в такой компании, где ей не место. У нее появилось чувство собственного превосходства, какое бывает у человека в первые минуты опьянения: мужчины, включая и Фрадена, который, увлекшись разговором, не выпил ни глотка, казались ей в десять раз пьянее, чем были на самом деле. «Ну да, все пьяны, и уж, во всяком случае, гораздо больше, чем я. Никогда не думала, что я такой молодец!» И вдруг в ней заговорила хвастливая самоуверенность, ей захотелось всех поразить. Отхлебнув еще глоток, она, ко всеобщему удивлению, резко прервала разговор, который велся по-английски, и громко заявила:
— Что с нами сегодня было! Вы не можете себе представить! Грандиозно!
И американцы и французы умели держать себя в обществе: они не только не прервали даму, но даже выслушали. Тем более, что вся история с полетом в самом деле оказалась захватывающе интересной. Не часто в жизни попадаешь в такое необыкновенное положение. Иву, Жаки, Фрадену и четвертому французу казалось, что они герои какого-то экзистенсиалистского романа. Сидеть лицом к лицу с людьми, на которых глаза нескольких французов, находившихся в самолете, только что изливали ненависть населения — ненависть к тем, кто убивал людей, уничтожал их жилища нелепыми, бессмысленными бомбардировками, ставшими понятными только теперь… по-приятельски болтать с этими людьми!.. Невероятный случай, удивительное положение!.. Да, да, все это — как в захватывающем романе!
Но американец, сопровождавший Жизель, отнесся к ее рассказу совсем иначе. Он вдруг побледнел.
— Что? — спросил он у Жизели, оглядывая остальных. — Французы ненавидят нас и за это? Даже за это?
Ив, Жаки, Фраден и четвертый француз расхохотались. Как! Он еще удивляется? Вот это номер! Это уже становится комичным. Чего же американцы хотели? Жизель сочла нужным рассмеяться вместе с французами.
Тут американец побагровел. Второй американец, не понимавший ни слова по-французски, спросил, что происходит; приятель стал ему растолковывать и немного успокоился.
— Почему вы нас за это ненавидите? — спросил он. — Это же было против немцев.
— Конечно, — примирительно ответил Ив. — Но все-таки!.. Поставьте себя на место пострадавших. Вы на это смотрите с высоты небес.
Ив рассмеялся, довольный своим остроумием. Друзья не поддержали его из страха — а вдруг американец снова ни с того, ни с сего вспылит. Ведь можно же спорить не переругиваясь. Все это так интересно!
— Лично мы ничего против вас не имеем, — добавил Ив. — Мы всё понимаем. Война…
— Война и всё остальное, — прибавил Жаки с вызывающей улыбкой — Конечно, мы всё понимаем.
Американец недоверчиво посмотрел на него. «Правильно, — подумала Жизель, — что Жаки хочет сказать? Что это значит — «всё остальное»? Да он, поди, и сам не знает! Все пьяные, ей-богу, все пьяные!» Она тоже начинала себя чувствовать не совсем уверенно.
— Должны мы были бомбить или не должны? Как, по-вашему, надо было выгнать немцев или не надо? А завод, о котором идет речь…
— Вот так военный объект! Фабрика домашних туфель…