Первый урок грязного отчима

Поттер Мэри

Я кладу руки ей на талию и поднимаю ее так, чтобы она оказалась у меня на коленях, как и до того, как она оседлала меня.

— Никто не говорит, что с моей хорошей девочкой что-то не так, — говорю я, накрывая рукой её мокрые трусики. Она задыхается, и когда я начинаю тереть, я говорю: — И это касается моей хорошей девочки.

Глава шестая

Одри.

Я чувствую, что даже не могу дышать. Я продолжаю глотать воздух и смотреть на лицо папы, пока его рука движется.

Как, черт возьми, все может быть так хорошо, когда он трет меня через мои трусики. У меня нет никаких ориентиров, чтобы чувствовать себя так хорошо. Я могу сказать вам прямо сейчас, что это сильно отличается от того, как я пыталась мастурбировать раньше. Я также могу сказать вам, что это уже намного лучше, чем все, что я когда-либо чувствовала раньше.

Он наклоняется вперед и целует меня, продолжая плавные движения рукой. В итоге я крепко сжимаю его плечо, а затем он делает что-то действительно сексуальное. Он приближает рот к моему уху. Он кусает мою мочку уха и разговаривает со мной.

Я не могу поверить, как мое тело может так сильно реагировать на его губы и зубы у моего уха. Я имею в виду, это прозвучит странно, но на мгновение моя мочка уха ведет себя так же, как ведет себя мой клитор, и удовольствие хлынуло на нее.

Но что он мне говорит?

Он произносит эти слова рычанием.

— Ты кончишь для меня, Одри, — говорит он. — И ты узнаешь, каково это — быть полностью переполненной удовольствием.

Я почти вскрикиваю:

— Папа… да, папочка.

Он продолжает тереть, а затем нежно кусает меня за шею. И снова он рычит мне на ухо.

— Ты кончишь сегодня вечером, Одри, и я буду заставлять тебя кончать снова и снова, пока ты не сможешь заставить себя кончить.

Его слова вызывают у меня слабость, и я крепче сжимаю его плечо и даже поднимаю другую руку, потому что боюсь, что в конечном итоге упаду к нему на колени, если не сделаю этого.

— Ты будешь хорошей девочкой и кончишь для меня, не так ли, Обри? — спрашивает он: — Обри, ты собираешься кончить для меня сейчас, и ты будешь кончать для меня снова и снова, с течением времени. Не так ли?

Я пытаюсь сказать:

— Да, папочка.

Я что-то говорю. Я не могу узнать голос, и он чертовски не похож на настоящие слова.

Однако это делает свое дело. Он рычит:

— Правильно. Хорошая девочка.

Я понимаю, что двигаю бедрами, чтобы потереть свою киску о его руку. Я понимаю, что это не то, что я только начала, а то, что я занимаюсь этим уже некоторое время.

— Ох, папочка, — выдыхаю я. Меня шокирует то, что я внезапно могу говорить ясно, но не так хорошо, как то, что происходит дальше.

— Ой, папочка! — кричу я, когда мое тело просто… Я хочу сказать, что оно взрывается, но прежде чем оно взорвется, я полностью сжимаюсь. Думаю, я могла бы свернуться клубком, если бы не то, как я нахожусь над ним. Послушайте, с клинической точки зрения я знаю, что происходит на уроках

биологии.

Я помню курс колледжа. Во время сексуального кульминации у женщин в организме происходит несколько биологических процессов, которые приводят к интенсивным физическим и эмоциональным ощущениям. Я имею дело с повышенным притоком крови к области половых органов, вызывающим нагрубание клитора, а также отек и смазывание влагалища. Увеличение притока крови помогает повысить чувствительность и подготовить тело к оргазму. Что касается смазки, то мои трусики наверняка промокли.

Но это сжимание. Я знаю, что во время оргазма происходят ритмичные сокращения мышц тазового дна, в том числе мышц клитора, стенок влагалища и матки. Эти сокращения способствуют приятным ощущениям, ощущаемым во время кульминации. Я знаю это, но никогда не ожидала, что они будут чувствоваться так хорошо или отдавать такую силу.

И я знаю, что будет дальше. Удовольствие и освобождение. Все напряжение, которое привело к этому моменту, будет снято с блаженством. Это тот момент, когда мое тело взрывается, и это чертовски верно. Послушайте, я могу вам сказать, что оргазм вызывает выброс эндорфинов, естественных химических веществ, снимающих боль и вызывающих удовольствие, в моем мозгу. Я могу вам сказать, что именно эндорфины вызывают сильное чувство удовольствия, эйфории и благополучия, испытываемое во время оргазма.

Но это все ерунда.

Я не имею в виду, что это не то, что стоит за вещами с физиологической точки зрения. Я просто имею в виду, что это все ерунда. Это все абсолютная чушь. Ничто из того, что я когда-либо читала, видела или слышала, не может подготовить меня к тому, каково это. Я даже не осознаю, что кричу:

— Папа! Да папочка! — снова и снова, пока я, вероятно, не делала это уже долгое время.

В какой-то момент я больше не могу кричать.

В какой-то момент я понимаю, что больше не трусь о папину руку.

В какой-то момент я понимаю, что он тоже не трётся, но его рука прижата к моей киске.

Я произнесла последнее

— О, папочка, — облегченным и счастливым шепотом.

Я остаюсь там около пяти минут, не двигаясь, а затем испытываю прилив энергии.

— Папа, — говорю я, оседлав его. Я целую его, а затем отстраняюсь. — Научи меня большему. Я хочу сделать все.

Я действительно чувствую, как его член прижимается к моим мокрым трусикам, хотя на нем брюки!

Но он говорит:

— Нет. Не сейчас. Ты знаешь, что такое оргазм, дорогая. Теперь я хочу, чтобы ты подарила себе один.

Я смотрю на него в шоке.

— Но… но, папочка, как я буду?

Он целует меня и говорит:

— Ты делаешь то же, что и я, дорогая, и позволяешь своим мыслям отвлекаться на другие вещи, которые ты хочешь сделать.

Мне все равно, что для этого нужно.

Я сделаю это.

Я ни за что не позволю этому уроку стать последним.