Первый узбек: Героям быть!
Шрифт:
– Я не открываю глаза, как ты велел, но мне очень хочется это сделать. Я не потому не открываю глаза, что ты мне приказал, я просто очень боюсь. Брат, ты же знаешь, что мне без глаз не жить. – В словах тринадцатилетнего мальчика звучала непоколебимая решимость. Не было сомнений в том, как он поступит, если останется слепым. Лола ясными карими глазами с надеждой смотрела на Али. Тот не стал успокаивать Ульмаса, просто взял его руки в свои и произнёс:
– Считать можно и без глаз. А я стану твоими глазами во всём остальном. Но если ты ещё раз про это скажешь и попробуешь это сделать, я уйду вслед за тобой. У меня останутся глаза, но не будет брата. Я, наверное,
– Я боюсь…
– Ты не джигит*! Ты трус! Открывай глаза, а то я тебе их сам открою.
Дважды моргнув, Ульмас приоткрыл свои узенькие щёлочки с коротенькими ресницами и уставился на Али:
– Я всё ещё плохо вижу, но уже лучше, чем в первый раз. Я различаю все цветы, вышитые на сюзане, что висит на стене. И ещё я вижу – ты плакал. Это кто из нас не джигит? Лучше принеси мне поесть, да и лоханку под отбросы тоже надо. Только сначала лоханку. – Али сделал вид, что не заметил слов братишки о его слезах. Всё остальное его обрадовало. Если Ульмас заговорил о еде, значит, всё будет хорошо.
Когда Халил, два его взрослых сына, Одыл, и все кудолари* двинулись от дома к площади, где невдалеке от султанского дворца жил казий, то никто не ожидал странных последствий этого события. Трудно было предположить, что через некоторое время людской ручеёк превратится в полноводную реку, и к дому судьи подойдёт не десяток человек, а толпа. Люди переговаривались, выясняли друг у друга, что случилось. Горожане быстро смекнули: предстоит что-то интересное. Гомонящая толпа медленно передвигалась по узеньким улочкам, из открывающихся калиток выходили и вливались в людской поток новые и новые любопытные, выясняли, куда это все направляются. И позабыв о повседневных делах, торопилась вместе со всеми к дому казия, надеясь своими глазами увидеть редкое зрелище!
Многие знали Ульмаса как сына Халила. Некоторые знали, что его родителей нет в живых. И лишь немногие знали, а другие догадывались, что мастер Санджар отвратительный человек. Одни недоверчиво качали головами, дескать, врут мальчишки, подрались между собой, а на уважаемого мастера валят свою вину. Другие так же недоверчиво качали головами и возражали, что подраться можно, но не до того, чтобы замертво падать без памяти. Кто-то клялся, что собственными глазами видел, что на двух мальчиков набросилась толпа незнакомых людей, видимо из соседнего с городом кишлака и хотела утащить их с собой. Но этим людям никто не верил. В толпе были одни мужчины, среди них сновали подростки, но совсем маленьких детей, да и женщин на улице не было. Не женское это дело, таскаться по городу, когда дома дел невпроворот! Вот вернётся хозяин, тогда и узнают все домашние о происшествии. А не захочет рассказать – так на всё его воля, он мужчина!
Споры и крики привели к тому, что на другом конце площади, в воротах султанского дворца показались стражники. Они направились к толпе, остановившейся возле ворот казия. Народ притих при виде нукеров и в ожидании появления судьи. Сам казий* не торопился показаться на улице, тем более он не хотел приглашать спорщиков во двор своего дома. Вместо того чтобы вершить суд, он сидел на чарпае своего дома, пил чуть тепловатый чай и горестно размышлял, что такого тухлого дела у него давно не было.
Вскоре после утренней молитвы к нему во двор ввалился мастер Санджар. Про него казий знал только то, что некоторые люди недовольны его работой. Он сам уже трижды разбирал жалобы горожан на устода. Каждый раз судья принимал сторону Санджара, ничего не понимая в строительстве, но ощущая тяжёлый мешочек, перекочёвывающий в его ладони. Судья знал, он судит не совсем по справедливости, но кто упрекнёт Хафиза Хараши в том, что он решил дело не по Шариату*, а по своей выгоде?
Если и скажут, то тихим шёпотом родным на ушко. Никто никогда не посмеет обвинить судью громко, при стечении народа – себе дороже! Но сейчас дело совсем другое. Казий был уверен, за дувалом стоит толпа в пятьдесят, а то и в сто человек. Это родственники, друзья и знакомые Халила. А Халил такой человек, которого трогать опасно, его сам султан знает! Конечно, Халил не побежит жаловаться султану на казия, но у него и богатых родственников не сосчитать!
Кто же знал, что кипчак-кочевник, отправленный им пятнадцать лет назад с грузом ковров в Китай, станет самым богатым купцом в Афарикенте? И кто бы подумал, что сын этого купца Одыла женится на дочери Халила, а сам Халил окажется женатым на его родной племяннице? Как всё закручено, заверчено! А ещё смотритель афарикентского караван-сарая его зять.… Хоть тот и старик, но очень гордый и злопамятный караван-баши Анвар. Вон своего сына отослал куда-то в кишлак за непонятные грехи и с тех пор ни разу не видел! И это родного сына! Если этот мальчишка Ульмас нравится Анвару, и он считает его своим родственником, тогда как нужно решать спорное дело?
Это не всё. Сыновья Халила, нет, не мальчишки из-за кого он сейчас в глубоком сомнении сидит и не выходит к спорщикам. Это те, что пришли с отцом, взрослые мастера Карим и Саид – вот в ком главная причина его неуверенности! Этих мастеров знают не в одном Афарикенте, их знают в Самарканде и Бухаре. Оттуда приходят заказы на изящные шкатулки, лаухи, ящики, ларчики, сундуки и прочие деревянные поделки! Давным-давно он заказал им для своей жены шкатулку для драгоценностей. Тогда мастера были молодые и брали за работу не так дорого. Сейчас бы судья сто раз подумал, прежде чем заказать им деревянную вещицу, цена неподъёмна даже для него. Заказов у этих мастеров на полгода вперёд. Попробуй обидеть этих кудесников, так богатые любители изящной резьбы от казия мокрого места не оставят!
А с другой стороны мальчишка ударил мастера, это тяжкое преступление! Если каждый ученик начнёт махать руками в ответ на замечание, что тогда будет? И этот мальчишка не просто ударил устода, он свалил его в канаву, и несчастный весь вывалялся в грязи! Именно в таком виде, с нашлёпками глины и безобразными разводами от подсохшей дождевой воды из лужи явился мастер в дом к судье. Конечно, Санджар умолчал о том, что он избил другого мальчишку палкой. Эх, не того он избил. Это же Ульмас, его родной отец стал дервишем, святым человеком, а мать умерла, рожая сына. За такого весь город вступится, помня о его настоящих родителях! Да и приёмные не простые люди…
Казий продолжал горестно размышлять, а рядом с ним на чарпае сидел, потупя взор, мастер Санджар. Лишь сейчас он понял, что натворил. В его сырых мозгах постепенно наступало просветление, а в душу заползал промозглый страх. Его уже не огорчал испачканный халат и хохот подмастерьев. Он думал лишь об этом толстом мальчишке. Мастер ненавидел его так сильно, что от одной мысли о толстячке у него начинался озноб. Сначала Санджар не мог понять, почему ему так ненавистен этот тихий круглолицый бола, но потом уразумел источник своей неприязни.