Первый узбек
Шрифт:
Ульмас. 938–? г. х. (1533–?). Сын Ильяса и Зарины. Женат на Зухре, дочери кушчи при дворе Абдуллахана II. Из пятерых детей выжили двое – Адолят и Маджит. От детей пятеро внуков.
Глава 1
ПРОШЛОЕ ИЛИ БУДУЩЕЕ?
– Я хан.
Нет, не так.
– Я Великий хан.
Великим ханом называют меня во дворцах эмиров и беков, в жалких глинобитных мазанках дехкан, в домах купцов и ремесленников, в юртах кочевников. Государство моё простирается от Каспийского моря на западе, до глубокого озера Иссык-Куль на востоке, от Кипчакских степей на севере до реки Мургаб на юге. Редко кто называет меня по имени. В младенчества я был ханзаде, наследник, старший сын Искандер-султана. В юности меня называли султаном. Вот уже больше сорока лет меня называют Великим ханом. Я стал забывать своё имя, полученное по воле отца. Полное моё имя Абдулла ибн Искандар-хан ибн Джанибек-султан ибн Хаджа Мухаммад ибн Абулхайр-хан. Даже мой кукельдаш Зульфикар называет меня Великим ханом, но обращается по-свойски, на «ты». Никто и никогда не рискнёт назвать меня Вторым, хотя в династии Шейбанидов с таким именем я действительно Второй.
Не знаю, насколько я велик, и велик ли на самом деле? Изредка в голову приходят вздорные мысли: умру я, и через сто лет обо мне никто не вспомнит. А через пятьсот лет даже пыли от моих великих свершений не останется. Услышав моё имя, потомки будут напряжённо, но бесполезно морщить лоб и недоумевать: «Кто бы это мог быть?» Могу ответить им: всю свою жизнь я работал. Нет, я не потел в поле, не надрывался в каменоломне, не махал молотом в кузнице.
Я создавал и строил Великую Бухарию. Сам я называю свою страну государством всех узбеков.
А для этого я с пятнадцати лет не слезал с коня, врал, убеждал, убегал, возвращался, торговал и возводил города. Я учился, воевал, защищал, шпионил, писал, наказывал – правил, как мог. Долго можно говорить о том, что я сделал и чего не успел совершить. Но в глубине души я надеюсь – не смогут люди забыть меня. Если и забудут хана Абдуллу, то никогда не забудут тех медресе, мечетей, мостов, плотин и сардоб, построенных по моему приказу придворным архитектором Али ибн Халилом аль Афарикенди и его братом Ульмасом ибн Ильясом аль Афарикенди, гениальным математиком.
–Великий хан! Многие поэты подлунного мира мечтают о возможности лицезреть вас, я же имею счастье не только видеть вас и дышать с вашей милостью одним воздухом, но и преподнести вам свои ничтожнейшие стихи! – Именно с такими словами время от времени обращается ко мне вакианавис Хафиз Таныш ибн Мир Мухаммад аль Бухари.
Я никогда не выговариваю его полное имя, поскольку всегда забываю какую-либо часть. Слишком длинно и витиевато, да и зачем? Все знают его под именем Нахли. Я так и называю знаменитого поэта, но трудно сказать, почему он выбрал себе тахаллус «пальма», на это растение он совсем не похож.
Когда я совершал паломничество в Мекку, то в долгой и трудной дороге видел много пальм: и финиковых, и кокосовых, и таких, которые, кроме тени, ничего не дают, их главная особенность – это стройный и прямой ствол. Почему Хафиз Таныш решил, что он похож на пальму, ума не приложу. Он своим кургузым телом напоминает остальных жителей Мавераннахра. То есть баурсак. Такой же кругленький и маслянисто-гладкий.
Нахли сидел напротив меня с настороженным и одновременно умилительно-восхищённым видом, поскольку вчера получил приказание явиться в кабинет после утренней молитвы. Я не люблю, когда сардары или чиновники стоят столбом, в то время как я удобно сижу, развалившись на мягких подушках. Не потому, что мне их жаль, а потому, что приходится задирать голову вверх, разглядывая их лица.
Шея от напряжения затекает, начинает болеть голова. Можно бы ставить приближённых, просителей и сардаров на колени, как это делали все мои предки, кроме благословенного отца Искандер-хана. Но тогда посетитель будет думать о своих согнутых в неудобной позе деревенеющих коленках, упирающихся в драгоценные ковры, а не о том, чтобы правдиво и откровенно говорить обо всех делах, что призвали его в Арк.
Поджав под себя ноги, Нахли вертел в руках свиток с новой касыдой в мою честь. Его тщательно скрываемое нетерпение я заметил, но не спешил рассеять тревожное опасение, мелькающее в глазах Нахли и отражающееся в подрагивающих пальцах, теребящих туго скрученный лист самаркандской бумаги.
У меня не было вакианависа, пока я был наследником своего отца Искандер-хана и звали меня в то время султаном. Но, став ханом после его безвременной кончины в начале месяца джумада 991 года хиджры, я получил значительный подарок от кукельдаша Кулбаба – вакианависа.
Конечно, живого человека, если это не раб, дарить нельзя, тем более мусульманина, это я говорю, объясняя присутствие Нахли рядом с собой. В действительности вакианавис давно был приближённым кукельдаша и, возможно, другом, но более близким другом мне был сам Назим Кулбаба. Молочный брат всегда думал о моём благополучии. Моё восхождение на престол стало толчком для увековечивания моей многогранной деятельности. Летописец предположил, что в повествовании необходимо отразить события со времени появления на свет моих предков-чингизидов и до сегодняшнего дня. Нахли неотлучно и незримо пребывает за моей спиной почти так же, как Зульфикар. Нет, Зульфикар не отходит от меня ни на шаг с нашего младенчества, а Нахли рядом всего лет пятнадцать.
Окончание жизнеописания породило слухи о его казни якобы за то, что мне его творение не понравилось. Неправда, весьма понравилось. Я изображён в сочинении Нахли почти достоверно, можно сказать привлекательно. Описание моих сподвижников вносит приятное дополнение и разнообразие в плод его вдохновения. Сплетники, недоброжелатели и прочие родственники с ревностным азартом сочиняют подобные небылицы то про Мушфики, то про Нахли, то про любого из моих сардаров. Клеветники и шептуны уныло удивляются, встречая их в коридорах Арка или на заседаниях дивана в здравии и полном расцвете сил, а не горюя на многочисленных поминках.
Да если бы я столько народу казнил, как про меня говорят, в Арке, кроме меня, павлинов и бесполезных сизых голубей, никого бы не осталось. То я разозлился на бакавулбаши, подавшего на дастархан горячие лепёшки, то я приказал пытать кукельдаша – это которого? Того, кто сидит наместником в Герате или Зульфикара? Глупцы! Откуда у людей столько лишнего времени, попусту растрачиваемого на бессмысленные и бесполезные разговоры? Жаль, что я никогда не могу добраться до источников этих сплетен, но, если правду сказать, я не хочу этого делать. Пусть сочиняют, возможно, меньше будут заниматься заговорами.
Есть ещё одна причина, что я без особого усердия преследую распространителей слухов. Многие стихотворцы, художники, архитекторы и другие талантливые люди тянутся к моему двору и на все лады прославляют Великого хана как достославного правителя. Попутно придворные подхалимы сравнивают меня с Александром Македонским или с какой-либо другой кровожадной значительной личностью. Возможно, ими движет любопытство или желание испытать судьбу, но, скорее всего, они руководствуются естественным стремлением – разбогатеть и стать знаменитыми на весь Мавераннахр стихотворцами. Я не уверен, что стремятся они именно ко мне. Они тянутся к даровой кормушке, якобы находящейся в Арке.