Пёрышко
Шрифт:
– Воевода?
Богдан на него только рукой махнул. Остановился. Вжала голову в плечи. Знала, что многие мужья своих жен бьют. Да только мой всегда добрым и ласковым был - вдруг, да сейчас настолько разозлила я его, что не сдержится.
– Ясна! Объясни мне, что ты здесь делаешь?
– Вам лекарь нужен.
– У
– Я лучше их всех умею.
– Ты - женщина. Много женщин ты у нас в дружине видела?
– Ни одной. Ну, если тебе стыдно, что я помогать вам буду, то я мальчишкой притворюсь - два дня никто, кроме...
– прикусила язык, да поздно уже было.
– Что-о? Кто-то знал и не сказал мне, когда еще можно было домой отправить? Кто?
– Ой, Богдан, только их не наказывай, не виноваты... я одна!
– Так еще и не один человек знал?
Опустила голову.
– Да. Все знали. Все твои дружинники, с которыми в Изборск ходил... И Бажен тоже... Они мне и помогли.
Он резко навстречу шагнул. Зажмурилась! Вот теперь точно побьет! Да только обнял он меня крепко-крепко:
– Сумасшедшая женщина! И что мне теперь с тобой делать? Ребенка одного оставила!
– Что хочешь делай! Хоть побей! Все равно от тебя никуда не уйду!
– теперь можно и смелой побыть, миновала гроза, вон как волосы целует! Соскучился.
Эпилог
Спустя 7 лет.
Однажды летним теплым вечером возвращались мы с Ладой из лесу. За травами ходили, да далеко в чащу забрались - вот и подзадержались. Шли, беседовали. Ладушка все о прошлом, о жизни нашей с отцом расспрашивала, о том, как я в поход на вятичей с дружиной нашей ходила. Я и рассказывала неторопливо, как сражаться пришлось с мечом в руках, плечом к плечу с мужчинами, сколько раненных вылечила, скольких к жизни вернула! Не сосчитать того!
Шли, поспешали. Скоро отец со службы вернется, а нас нет - волноваться станет. Да и матушка с бабушкой старенькой с мальчишкой нашим с трудом справляются - Тихомир наш, хоть и тихим, мирным именем назван, на самом-то деле непоседа и бедокур!
В овражек спустились - трава по пояс, трудно идти-то! Глядь, впереди, за стеной деревьев - огни зажглись. В лесу сумерки раньше ложатся - огоньки далеко видать!
– Матушка, что это?
– Не знаю, доченька!
– А давай посмотрим!
Тихонечко, за деревьями прячась, стали подходить к огням этим. И вот перед нами - полянка. На полянке - избушка! А возле избушки - женщина в черном платье на костре обед готовит.
Тихо мы в кустах сидели, да только вдруг выпрямилась она и в нашу сторону посмотрела:
– Выходи, раз пришла!
Узнала я голос ее. Хоть и много времени прошло, но в памяти он навсегда остался. Вышла на полянку, Лада следом. Встала перед Мирой. Не такая она, как в последний раз, когда мы виделись - но узнать, приглядевшись, можно. Хоть и хорошего она мне не сделала ничего, а, как раз наоборот, все равно, по обычаю, поклонилась ей.
– Как живешь, Мира?
– Живу-поживаю... добра-наживаю... а добро мое, как и твое - вон в чем!
И на крылечко избушки своей показывает. А на крылечке том мальчонка стоит в рубашенке коротенькой. Увидел чужих и к Мире в ноги кинулся:
– Маменька, кто это?
Улыбнулась я.
– Права ты, Мира, лучшего добра и не надобно!
– Подобрала я его, сиротой остался. Да вот и живет со мной уж третий год.
Недолго поговорили мы. Распрощались. Мы с Ладушкой домой пошли. Думалось мне по пути, что Бог всегда каждому по заслугам дает. Видно, и Мира заслужила чем-то счастье свое...
Конец