Пёрышко
Шрифт:
– Потрогай меня... там...
О, я сама только этого и хочу! Что ж завязано так крепко здесь? Наши руки, мешая друг другу, то отталкивая, то сжимая пальцы другого, рвали непослушные верёвки, пока не поддались они. Богдан штаны вниз стянул, а мне в свете лунном тело его хорошо видно стало. Ах, какой он! Нет краше на всем белом свете!
Он ладошку мою нащупал и на плоть свою положил. Гладкая, нежная, мягкая кожа.... Но стоит сжать немного, и сила, твердость чувствуется... А если... Если так же, как он тогда, в бане со мной... Можно ли женщине так делать? Спросить его об этом? Нет, пусть остановит
Сдвинулась по телу его ниже, между ног раскинутых устраиваясь. Косу на спину откинула, нагнулась и поцеловала бархатную влажную кожу на самом кончике. Богдан дернулся и застонал. Что? Нельзя так? Подняла голову и в лицо его посмотрела.
– Богдан?
– Еще, Ясна, еще...
Ах, ему же нравится это! Стала, внизу сжимая, целовать по всей длине, а потом, осмелившись, втянула в рот, языком сверху поглаживая. Наградой мне был мучительный длинный стон... Руки Богдана в волосы мои вцепились, тело дугой выгнулось. Но я, поняв, что так отзывается он на ласку мою, продолжала свои движения, пока он не стал отстранять меня.
– Нет, милая, все... С тобой хочу...
Как на земле под ним оказалась, не поняла. Да только и помнила, как руки вверх поднимала, чтобы платье мое он стащить мог. На одежду нашу уложил меня и руками дрожащими все тело огладил.
– Какая ты... красивая! Нет краше тебя на земле...
И губы его на теле моем - а от них искрами по телу всему жар разливается... А рука его вниз скользит, чтобы, ноги мои раздвинув, осторожно, медленно, погладить, притронуться там, где уже горячо и влажно. И тело мое на каждое прикосновение его рук и губ само отзывается: выгинается, движется.
– Богдан, иди ко мне... Быстрее...
Не пришлось просить его больше - накрыл меня, спрятал от мира всего. И вот уже плоть его горячая осторожно по моим складочкам скользит... А мне мало этого, мне он весь нужен. Руку между телами нашими просунула, обхватила его и сама направила. Со стоном он в меня погрузился и, лбом ко лбу моему прислонившись, двигаться стал.
– Муж мой... люблю тебя.... больше жизни... люблю...
Шептала, спину гладила, ягодицы сжимала, чтобы глубже... сильнее... чтобы мой весь, без остатка...
– Ясна... моя...
29 глава
***
Безумие... просто безумие какое-то! Без сил упал на нее, придавливая к земле. Тут же где-то рядом Неждан лежит связанный! А что, если проснулся он? А Ясна, что она обо мне думать будет? Что муж ее - животное какое-то? Накинулся на нее... Но ведь она мне отвечала!
– Ясна, я обидел тебя?
– А я тебя?
– Ты-то чем меня обидеть могла? Это я, как зверь какой-то на тебя накинулся!
– Вот глупый, так я ж тебя первая поцеловала!
– Я шел к ней? Да? Ты поэтому? Чтобы удержать? Мне казалось, что на месте стою.
– Богдан, я голоса слышу - нас ищут! Давай одеваться быстрее!
Когда я неловко платье на нее натягивал, посмеивалась она тихонько, но когда стал свой сапог в траве искать - хохотала, рот ладошкой закрывая.
– Знаешь что, Богдан, это шутиха тебя заколдовала, поэтому ты на меня и накинулся.
– Нет, Ясна, это ты меня заколдовала. Не надо на какую-то там ... вину свою перекладывать! Ее я в первый раз видел!
Мне тоже почему-то весело было и, как-то, спокойно на душе... и в теле. Она рассмеялась пуще прежнего:
– А меня? Вчера днем только и увидел! И не помнишь совсем!
– Кое-что, похоже, все-таки помню...
– Что?
Замерла, интересно ей знать, что именно так глубоко в памяти моей засело, чего и Мира не смогла стереть.
– Помню, что и год назад мне с тобой так же хорошо было, как сегодня.
Взволнованные голоса приближались. Но, не дожидаясь их, я, отыскав в траве все также крепко спящего Неждана, с помощью Ясны взвалил его себе на плечо и пошел в сторону дороги. Видел впереди огоньки, слышал, как дружинники между собой переговариваются. Но ярче всего чувствовал всем телом, всей душой своей каждое движение, каждый звук, Ясной издаваемый. И отзывался на них. Ничего не хотел более, чем поскорее в Муром вернуться, поселить ее в доме своем и каждый день видеть, каждую ночь целовать вот так, как только что целовал!
В темноте чуть не столкнулся с Волком.
– Богдан? Мы вас потеряли совсем. Думали, что шутиха утащила!
– Нет, все в порядке. Все живы.
– А с ним что?
– Спит.
Уложил свою ношу рядом с братом его. Ждан уже в себя пришел, озирался вокруг испуганно.
– Чего меня связали-то? Совсем обезумели?
– Лежи, Ждан, лежи спокойно. Сейчас определим, что ты в себя пришел и отпустим!
– Да я-то пришел! А вы? Меня? И брата моего? Что случилось-то?
Стали ему наперебой рассказывать, как они с Нежданом на зов шутихи откликнулись. Как брат его на лошади в болото поскакал. О лошади вспомнили, да она к тому времени сама на дорогу вышла. Тут Милорад вернулся.
– Что вы отстали? Я уже полстепи проехал - гляжу, нет вас из леса? Давайте, чуть-чуть осталось и отдохнуть можно будет!
Ждана развязали, Неждана уложили на повозку с Ярополком рядом. Прежде чем в путь отправляться, к Ясне подошел.
– Тебе отдохнуть нужно. Укладывайся рядом с малышкой. Укрою вас.
Она спорить не стала - вымоталась совсем. Легла рядом с дочкой, обняла ее. Невольно залюбовался картиной этой - мои, мои девочки! Семья моя! Укрыл их одеялом, радуясь, что в темноте не видно ничего, погладил жену по щеке. А она, глаз не открывая, голову повернула и ладонь мою поцеловала. И как будто не было ничего на поляне - все также огнем тело загорелось! Что же за власть у нее надо мной?
Скоро, действительно, как и сказал Милорад, из лесу выехали. Недолго по степи ехали, да на место своей же прежней стоянки попали. Там и остановились. Ночь уже к концу подходила, но несколько часов отдыха были необходимы и людям и животным. Дозорных расставил, сам тоже часок поспать решил, чтобы на зорьке утренней по своему обыкновению, сменить одного из них. И ведь мог бы с дружинниками рядом на земле улечься - как всегда это раньше делал! Но нет, ноги сами меня к Ясне несли! С краю за спиной ее примостился, обнял за талию, так чтобы пальцами детской спинки касаться и мгновенно в сон провалился, чувствуя такое умиротворение, которое только тогда бывает, когда из дальней дороги, наконец, домой возвращаешься. Вот и я вернулся...