Пёрышко
Шрифт:
– Не знаю.
– Не знаешь? А скажи мне, что происходило, когда я тебя касался? Ребенок у нас. Значит, все, как у мужа с женой, было. Солнце светило, и птички пели?
– Нет. Гром гремел, и молнии сверкали.
– Мира себе не изменяла. Как всегда действовала. Так вот, она сначала меня чуть не убила, а потом и тебя прогнала. Так что, не думай о ней больше. Целый год она в моем доме жила. Другим человеком притворялась...
Ох, как больно слова такие слышать! С ним жила! Пока я одна без надежды всякой мучилась... Целовала его, обнимала! Нет-нет, только
– Почему отодвигаешься от меня? Думаешь, что я с ней все это время жил? Расскажу сам, потому что в Муроме со мной, в моей избе, жить как жена будешь. А соседи разного наговорить могут, да и матушка моя... Когда я из Изборска вернулся, домой пришел. А там девушка хозяйничает. Знакомой она мне показалась, да на Миру, такую, какой я помнил ее, не похожа совсем. Весняной назвалась. Сиротой представилась. Мать моя ее к нам пожить пустила. Я противиться не стал - пусть живет, подумал. Только однажды она ко мне ночью пришла... Не плачь... Не надо. Не было у нас ничего. Правда, я ей женою своею стать предложил и сказал, что до свадьбы трогать не буду. Согласилась она. Да свадьба та не состоялась. Понял я, кто она. Хочешь знать, что мне о тебе напомнило, что подсказало?
Хочу, хочу, конечно. Головой киваю, только, из-за слез своих, глупых, ничего сказать не могу. Он за пояс полез и из кармашка гребешок вытащил. Вложил мне в руки. Стала разглядывать - белый, костяной в виде перышка!
– Каждый вечер доставал его и понять не мог, для кого купил, кому подарить собирался.
Вот оно - спасение мое! Пёрышко! Поцеловала гребешок, а потом Богдана целовать стала. И жаркий отклик его чувствовала! Так сжимал крепко, что дышать трудно было. Между коленями моими встал, за ягодицы к себе придвинул, да так близко, что чувствовала сквозь штаны его, да платье свое, как желает он меня сильно. Как безумная, губы его целовала, зубами прикусывала. Язык его в рот впускала и от движений туда и обратно с ума сходила. Не знаю, чем бы закончилось сумасшествие это, только строгий бабушкин голос разрезал, разрубил нашу тишину:
– Людей постесняйтесь, бесстыдники!
Богдан отодвинуться хотел, да я не дала, мертвой хваткой вцепилась. Казалось мне, отпущу его - как туман рассеется, исчезнет, уйдет от меня. Голову только на бабушкин голос повернула. Улыбалась она! Не сердилась совсем, хоть и резким голос был.
– Вижу, что соскучились вы друг по другу. Как жаром из печи любовью вашей воздух наполнен! Не расстанетесь больше, знаю, чувствую это. Всю жизнь вместе будете! Идите поешьте, дети мои! Силы вам еще понадобятся - трудный путь предстоит и долгий!
27 глава.
– Ночью в путь отправляться слишком опасно - можно в засаду угодить! Останемся здесь, - я объяснял уже второй раз, но Мстислав стоял на своем.
В свете костра его лицо казалось мне испуганным. Но ведь это невозможно! Мстислав чего-то боится?
– Охотник прав...- как эта женщина умудрилась подойти настолько тихо, что я даже не почувствовал?
– Это - гиблое место. Сегодня ночь особенная - в последний день лета, говорят, шутихи свадьбы устраивают.
–
– Скажи еще, что не веришь в духов и ведьм!
Я удивленно смотрел на бабушку Ясны. Все ей известно, все ведомо.
– Знаю, что они существуют. Но в лесу этом уже бывал ранее и никого...
Мстислав не дал договорить:
– А в прошлом году? Вспомни, как ночью огни от болота к нам шли и звуки странные и туман...
– Да ведь это возле деревни случилось. А сейчас мы почти на выходе, у границы с муромскими землями.
– Богдан, вдоль всего леса одно и то же огромное болото тянется. Только дорога лесная чуть в стороне идет.
Старуха указала рукой направление, где болото это находится.
– Так, и что тогда делать предлагаете?
– Нужно идти. Выйдем из леса - степь начнется, там неопасно будет, - предложил Мстислав.
Бабушка Ясны согласно закивала головой. Не раз в моей жизни приходилось мне принимать решения, с которыми сам я был несогласен. Что бы я был за воевода, если бы не умел прислушиваться к своим дружинникам. Тем более таким, как Мстислав. Головой с ним был не согласен, но чувство какое-то подсказывало, что на месте этом, и вправду, нельзя оставаться на ночь.
– Хорошо, собираемся.
Воины, не медля, стали собираться в путь.
– Нужно факелы сделать.
Братья Жданы тут же кинулись выполнять поручение. Отрубив топориком ветки у росшей неподалеку сосны, расщепили с одной стороны конец и вставили хвойные ветки с кусочками бересты, смотанные и связанные травой.
Кого поставить на место Ярополка? Этот вопрос мучал меня уже давно. Нужен опытный, способный принять самостоятельно решение, толковый, быстрый человек. Милораду приказывать сейчас я не имею права - он больше не мой дружинник. Кого? Милорад подошел сам.
– Богдан, давай я первым пойду?
– Ты больше не дружинник.
– Так возьми меня в дружину.
– Чтобы в другой раз ты самовольно оставил ее, чтобы бросил в трудное время, когда воевода без сознания? Нет тебе доверия больше.
– Богдан, рассуди по-другому, - он указал рукой в сторону от места, где собирались в путь дружинники. Пришлось отойти с ним.
– Я Ясне помочь хотел, как друг, как человек. И рядом был, когда тебя не было. И неизвестно, вспомнил бы ты о ней, или нет. Неизвестно приехал бы за нею. Если бы не я, половец бы ее еще в деревне...
В груди разрасталась красным кровавым цветком неудержимая ярость. Так, значит? Ради нее дружину оставил? Чтобы быть рядом "как друг"? Лучше бы не говорил этого совсем... Немного отрезвили и не дали наброситься на него только последние слова. О половце, который Ясне угрожал. А может, все-таки, и к лучшему то, что он в деревне остался? А в Муром вернемся, там разберемся, принимать его в дружину или пусть, как знает, живет! Но ударить его все равно хотелось! За то, что на чужое позарился. Нет, не так, за то, что позарился на МОЁ. За то, что положиться на него теперь не смогу никогда. Но в разведке лучше него, на самом деле, нет.