Пес и его поводырь
Шрифт:
— Ты думай, вообще, о чем говоришь. Здесь сон. Иллюзия. Вот проснешься и все на месте. И часы, и пиджак, и беда… Воды ни капли, Панагия далековато, мудак Каргопольский в отчаянии. Зачем мужика вовлек в сомнение?
— Я там не в пиджаке сейчас. В куртке. А Саню оставь. Он будет приятно удивлен…
— Ну, тем более… А где пиджак-то?
— В камере хранения. В Каргополе.
— Говорил тебе, не езди.
…А город был весьма внушительным. Величина стен такова, что он ощутил страх, который не оставлял его после. Но то, чего он ожидал с большим страхом, отсутствовало. В городе не оказалось жителей.
— Это падший город. Он уже взят и покинут. Не обращай внимания.
Сразу за воротами располагалась городская площадь и посредине нее — статуя вождя. Пес с удовлетворением отметил, что с течением времен вожди на пьедесталах совершенно не изменились. Это ремесло оказалось вечным.
— Это последний вождь. Они ставили себе статуи при жизни. Просто те, кто взял город, не успели его разрушить. А, впрочем, может быть, они его уважали.
— Как его звали?
— Трудно сказать. Но не самый большой. Так, номенклатура.
— Наверное, здесь иллюзия.
— Да брось ты. Этот мир и тот, в котором ты живешь, так же един, как един язык, а тот мир, который вы там себе выдумали, и есть иллюзия.
— Виртуальная реальность.
— Не повторяй ты этих пошлых словечек. Компьютеры — это лишь дурная коробочка. Калейдоскоп.
Они направились к центру города в надежде увидеть рыночную площадь и дворец, но, кроме многоэтажек, совершенно родных и привычных, даже стеколки какие-то наблюдались в оконных проемах и двери в парадных, не нашли ничего.
И только обойдя по периметру весь город и вернувшись к городским воротам, обнаружили, что та тяжелая, сочащаяся достоинством и силой постройка и есть, судя по всему, главное административное здание, и оно является частью городских укреплений. Это в корне меняло все. То, что они приняли вначале за дворец, с поврежденной, очевидно во время штурма, башней оказывалось храмом.
— Пропилеи, молельни, зернохранилища, склады…
— Это ты откуда знаешь?
— Мы все учились понемногу. Хочешь Созинова сейчас увидеть? Перенесем сюда и посадим вот на тот камешек. Или Пумперса?
— Не хочу, — грубо оборвал папуаса Пес.
Вокруг центрального комплекса располагались кривые улочки одно- и двухэтажной застройки.
— Ночью, в узких улочках Вавилона…
Пес остановился и посмотрел на Черную Рожу с ненавистью.
… Получалось так, что царь не мог покинуть дворца, минуя город. С одной стороны — враг, с другой — народ. А царь, как лейтенант какой-нибудь, начальник пограничной заставы. Мудро все у них было построено в Месопотамии. И перекрестки прямоугольные. Хотелось зайти в какое-нибудь жилище, сесть за стол, осмотреться, понять, где они умывались и спали, что ели и что было видно из окон. Но это было уже слишком. Он понимал и догадывался, что он там увидит, не оставит и тени сомнения: эта жизнь в домах и квартирах является точным слепком с нашей. А тот, на площади, на пьедестале поразительно похож на другого, существовавшего в мире других иллюзий.
Когда Вавилон оказался захваченным врагами, то большая часть города ничего про это не знала, настолько он был огромен и велик…
…Очнувшись, он увидел перед собой совершенно незнакомое лицо. Ему лили на лицо воду и растирали виски. Это было приятно, неожиданно и весьма кстати.
— Очнулся, Хозяин?
— А что это было?
— Обморок. Перегрелся немного. Вот парень с Панагии увидал, как ты пыль глотаешь, и спустился. Попей пока. Потом пойдем.
— Куда?
— А куда хочешь. Здесь места много.
— Ладно. Уговорил.
Вода была чуть теплой. То есть ее набрали в колодце с полчаса назад. Ему хотелось похолодней. Встал, огляделся, пошел. Парень этот оказался паломником из Чехии. «Праздрой», «Будвар», Прага, Холечек, Недомански, Швейк. Доводилось. Знаем. Саша с чехом шли чуть позади. Наконец он добрался. Прохлада каменного строения, где церковка и большая комната с поролоном и солдатскими одеялами на полу. Он отдыхал долго, пока Саша не спросил, что тут можно, а чего нельзя…
Инородец чешский, убедившись, что все, в принципе, в порядке, просто перегрелся дядя, оставил еще, на всякий случай, нитроглицерин в драже, пожал всем руки и очень быстро побежал на вершину.
Пес вышел на завалинку. По склону внизу не поднимался в прямой видимости никто. Открывалась необъяснимо чудесная перспектива. Он с трудом оторвался от созерцания, понимая, что наверху будет все еще краше. Не спеша прочел про себя молитву. Потом другую. Если закончится все на горе, будет ему великое счастье. Спишется многое. Только не дождетесь, гражданин литовскоподданный. Придется вам еще немного помучиться.
— Тут очаг, — вернул его в мир Саша.
— И что из того?
— Чайку бы. Я нашел паечку. Потом тут макароны с мясом и картофель в порошке. Сухарики. Вина нет, но есть винная тара в изобилии.
— Где?
— На помоечке.
— То есть?
— Тут, за углом, банки консервные, тара, пакеты пластиковые, коробки из-под сока. Есть русская поллитровка.
— Вот оно как.
— Чайку бы.
Склон порос какими-то кустами, сухими, колючими, как саксаул, и совершенно обломанными. Многие чаек тут пили. Природа не поспевала за кусторубами. Из инструмента в хозяйстве нашлись совершенно тупой топор и еще более тупая пила. Все из глубины веков. Наверное, еще при строительстве храма этого и, одновременно приюта, использовались. С тех пор не правились, но в деле были постоянно. И это хорошо. При отлаженном инструменте, да под поллитровки, все эти деревца и кустики были бы сведены в нуль.