Пес и его поводырь
Шрифт:
Городская пристань с некоторых пор оставалась наглухо закрытой. Ранее от нее ходил пассажирский теплоход по озеру Лаче и далее, вверх по реке Свирь. Теперь же там обретался вечно пьяный дед, по кличке Короче, промышляющий рыболовством и мелким вымогательством. Он тянул по всем показателям на городскую достопримечательность. Где теперь теплоход — объяснить никто не мог. Уйти вниз по Онеге к морю невозможно — пороги. Привозили его, очевидно, по частям и фрагментам и собирали на месте. То есть целый теплоход возник и исчез. А он, Саша, как-то об этом не задумывался. То есть, ранее доводилось плавать на нем по озеру и далее. Да что пароход! Люди куда-то подевались, жившие вокруг. Словно и не было их никогда.
Саша не рассказывал Псу свою полную биографию, она ему была как-то не интересна. Это теперь он стал задумываться, кого взял в попутчики, нанял, привез в Северную столицу, а потом
Он уже знал, что лет так с тыщу назад, в афонских монастырях подвизалось более пятидесяти тысяч монахов. Столько веков люди приезжали сюда и менялись. Как сейчас он сидит на пристани другим человеком, а как это вышло, посреди пьянства и словоблудия — необъяснимо. Послушание, смирение, молитва — это мимо него. Только краем зацепило. А что же происходило с плотью тех, кто здесь остался? Говорят, что даже сухие кости умерших праведников способны исцелять и передавать благодать не только людям, но и всему окружающему пространству. Даже вещи. И не только вещи — сама земля. «Молитва веры есть духовный магнит, привлекающий благодатную и чудотворную силу». Так за трапезой сказал пацан, при читке. Процитировал. Земли надо набрать отсюда в баночку, шишек, листиков. Мака присушить. Воды из крана на пристани. Течет она сверху и вся едина. Святая. Чем она от той, что с церквы несут, отличается, стал задумываться. И тут его Пес оторвал от мыслей. Паром показался.
Павел вместе с ними на борт пошел. Накануне ему работяги список совали — сколько стирального порошка, сколько консервов каких и другого чего. В Уранополис отправился по хозяйству. Опять монахи в кроссовках и сапожках, в продуваемых ветром скуфейках. Как первый раз увидел монаха местного живого, так оторваться от этого зрелища не может. Ни в фильме, а наяву. Одет, абы во что. Торбочку тащит, худой. Зачем это?
— Что, брат Саша? Сейчас вот, как один миг, пролетит плаванье — и в Пантелеймоне. На родных кроватях. Там на службу. Завтра на послушание. Ты что попросил бы?
— Чугуни таскать на колокольню.
— А потом?
— А потом в тебя ими бросаться.
— Ну, неплохо, неплохо…
На пароме Пес одну за другой всосал пару баночек пива. Саша к одной приложился и не допил. Не пошло.
На пристани Пантелеймона, как всегда, многолюдно. Пес быстренько вышел, свернул направо и через арку — к архандарику. Саша за ним. А идти уже тяжеловато. Ноги болят. Нагулялись, однако. А в гостинице — приключение. Где, что, как? Искать их или просто вещи вынести в комнату хранения? Строгий отец прибежал и выговаривал. Тот, что с игуменом, на возвышении сидит в трапезной. Значит, в больших чинах. Какие-то они не типичные с Псом. Тачки катают и по горам бегают. Остальные норовят, в большинстве, к концу утрени показаться в храме, чтобы не очень бессовестно было в трапезную идти. Оно тоже не просто. Люди деньги копят на поездку. Им хочется больше посмотреть и отдохнуть. Есть, впрочем, и другие. Им, в какой-нибудь Капитоловке деньги миром собирают, они потом просфорки в мешочек складывают и в поминальник пишут человек сто. А есть и богатые. Те тачку — ни за что. Стремно.
Природа брала свое. Едва добравшись до кельи, они возлегли по своим коечкам и уснули мгновенно, хотя накануне провели ночь в сравнительном покое и благополучии.
Такая тонкая вещь, как сны, в святых местах утончается донельзя. Все в них имеет значение и смысл. Здесь, как нигде, сильна божественная доминанта и, как нигде, отодвинута бесовщина. Под дверью скрестись и в храме срамные мысли наводить — ее обычное дело. А сны — иное. Черная Рожа никак не мог в последние часы пробиться. Прочнейшая оболочка защищала пульсирующий сгусток внутри Пса, а снаружи попробуй его тронь. Получишь в лицо или по почкам. Крепкий мужик. То, что спать можно было без кошмарных эстрадных миниатюр, Псу было внове. Но, используя эту передышку, он откровенно отдыхал.
Саше же приснился сон, от которого он, очнувшись, просто подскочил на продавленных пружинах. Привиделась ему война с германцем. Та, что была последней. Видел он ее, как бы со слов своего покойного родителя, бесконечно пересказанную и оттого осточертевшую. Только теперь он был на рабочем месте своего папаши, то есть в рабочем поселке, в леспромхозе. Для фронта он тогда годами не вышел. Существовал он в этом сне совершенно комфортно, там и тушенка была от союзных демократов и объявленные танцы в клубе, и скорое окончание кампании. Вот-то потекут из Европы вагоны, и в обком сядет наконец честный мужик — фронтовик. Скоро народ накроет столы во дворах и помянет добром комиссара. Но помянуть не вышло. Било…
Часть третья
Настало время прощаться с монастырем. Утром Саша в храм идти отказался, в трапезную — тем более. Когда он с монахами за столом сидел, себя почему-то виноватым чувствовал. Как будто на аттракцион билеты приобрел и теперь присутствовал. И виделась ему какая-то ущербность своя, никчемность и мимолетность. Он уедет назад, к озеру своему и химере жизни. А они будут тут огородом заниматься, раствор месить и кирпич класть. Многое другое будут делать снова и снова, и свет за стеколком витражным каждое утро будет приходить в храм Покрова. До конца времен так будет. А сколько ему самому отмерено, любой из дедушек, дремлющих в стасидиях, скажет. Они провидцы. А он никто. Странник. И крылья Родины, поникшие за спиной. Трансвеститы дорогу хотят строить на полуостров. Он, Саша, пошел бы в партизанский отряд. Стал бы «горным братом», и на каком-нибудь перевале рожок с серебряными пулями выпустил бы в строителей нового мирового порядка. Вот до каких мыслей отчаялся потомок мученика Болотникова. Наверное, грешником был предок великим, да и какой он ему предок? Однофамилец.
Они взошли на паром. Повторилась процедура. обычная. Саша на верхней палубе сел в кресло, а Пес побежал в буфет. Пиво брать. Саша сейчас и водки бы выпил. Стакана два. До того ему грустно было.
— Плывем, брат. Пиво будешь?
От Пса исходило благодушие. Он баночки холодные на скамью поставил и Саше булку с ветчиной совал. Ладно. Пусть будет булка.
— Ты что расстроился, Саня? Отломали паломничество. Поработали. Не ожидал от тебя. Успешно справился. Ну, что ты?
Саша не отвечал.
Облака бежали, море, не очень спокойное, покачивалось, чайки сопровождали паром, а пассажиры булки им крошили и подбрасывали. Ксиропотам, Дохиар, а там и Уранополис показался. То ли город, то ли поселок рабочего типа. Нет у нас таких. А, впрочем, Саша и по России мало перемещался. Свинья свиньей. Пьяный и нелюбопытный.
В Уранополисе они мгновенно перешли с парома в автобус, а тот мягко и жалостливо отошел от стоянки. Пес сразу же приладился в кресле и задремал. Саша стал глядеть в окна на исчезающий городок. Публика в салоне — немцев выводок, студенты-греки, албанского вида граждане, и они с Псом. Автобус делает остановки и публика меняется примерно в той же пропорции. Саша прихватил из отеля путеводителей пачку и нашел те, что на русском. Стал про Салоники читать. Мало того, что он в Греции, еще и в Македонию завело. Александр Македонский — это не вор Болотников. Фессалоникой сестру его звали. Сводную. Там порт есть, а значит, опять море увидим. Цицерон, Кирилл и Мефодий, апостол Павел. Театры и музеи. Белая башня. Раскопки и развалины. Часа через два ни в каком ни в городе, а просто на шоссе полицейский вошел в автобус и стал у всех паспорта проверять. Пес свой аусвайс в сумке оставил, а сумку в багаж сунул. Полицейский потребовал предъявлять и пришлось водителю вылезать, открывать багажник, передвигать сумки. Пес паспорт искал неприлично долго и полицейские стали как бы к нему подтягиваться, но, наконец, нашелся документ. Мент греческий был недоволен. То ли задержкой, то ли тем, что документ все же есть. Потом опять у Саши сверил фотографию, визы, потом просто так полистал паспорт. Стал его по-английски спрашивать, а Пес давай переводить. Зачем в стране, куда едет, и был ли в монастыре. Естественно, не был. Так. На пляже куролесил.