Пес и его поводырь
Шрифт:
— Котопуза бы скушал сейчас. Горячего, в сухариках…
— Нет. Я бы ягнятинки. С пивом.
— А я бы так посидел. Ну, тронулись.
…Пес посмотрел на солнце. Раннее утро предполагало прохладу и легкость. Ночь — это влага на травах, камнях, лбах спящих грешников и даже перила, раскинутые над Млечным Путем, а именно держась за них будут уходить праведники в горние выси, — свежи. Но сегодня что-то происходило в природе. Тяжелые ботинки Пса тонули в пыли. Ни облачка, ни тучечки. Только там, ближе к вершине, туман, облако мутное и строгое. Тропа пошла сразу вверх. И мгновенно зашевелилась поганая боль, десятком радостных иголок проколов сердце. Он нагнулся, положил обе ладони на левое колено, пот тут же проник в глаза и остался там.
— Ну что, хозяин, — спросил Саша, — вернемся?
Пес посмотрел на него. Пьянь жилистая. Паломник хренов. Зачем все это? Этот дойдет и без него. Он распрямился.
— Каждую большую работу нужно начинать с перекура.
— Недавно курили. И завтракали.
— Это ничего. Покурим.
— Здесь курить нельзя.
— Почему?
— Ты что, Песка? Дом Богородицы…
Вот оно как. Саша оказался удачливым учеником. Все ловит с лета. Если что, отнесет его вниз. Там врач приплывет. Больничка, если успеют. И все… Уж лучше — по-другому.
— Можно тебя попросить?
— О чем?
— Ты расскажи мне что-нибудь про Каргополь. Ты же много знаешь.
— А о чем? У нас много всего интересного.
— Вот, например, тюрьма у вас есть?
— У нас лагеря кругом. Были, есть и будут.
— А в городе-то есть тюрьма? Город без тюрьмы не может.
— КПЗ есть. У ментов и чекистов. А тюрьма… с тюрьмой обхохочешься. Мы идти-то будем?
— Конечно. Мы идем, и ты излагаешь. Дай-ка водички.
Саша развязал рюкзачок, протянул Псу баллон. Пес отвинтил крышечку и отпил три больших глотка, как водки уложил внутрь, жадно и расчетливо.
— У нас много особняков сохранилось. Купцы из всех щелей прут, и торговля именно в них возобновилась. Генетика. В других — организации и ведомства. В Вешнякове, что на Архангельской, артель. На первом этаже. Делают глиняные игрушки. Там же и продают. Наверху — Кукольный домик. Там и была тюрьма. Круто?
— Однако. А куда же возят сокамерников?
— В Вологду. Там ресурс. Там конвой. Хороший.
— Чалился?
— Бог миловал.
— А про конвой откуда знаешь?
— Про него во всем мире знают.
— Идти, однако, надо.
Призрачная прохлада утончилась и исчезла. С небосвода пахнуло возмездием. Пес нашел в себе тот самый переключатель. Щелк, и он зашагал легко, прижимаясь к тени больших камней, сосредоточившись, выбирая оптимальную площадку для стопы, чуть согнувшись.
— Ты как про тюрьму узнал, так побежал шустро. Я тебе про нее всю дорогу буду рассказывать. Все, что читал и в фильмах видел.
— Там все не так.
— Так ты сам-то, сиделый?
— Ошибаешься.
Тропа стала более пологой среди подобий холмов, в терновнике. И вовсе идти нетрудно. Но это ненадолго — и вот уже опять камни и пекло. А Саша, однако, тоже сбавил прыть, боевой задор прошел. Это не по Катунаки шататься, неведомо зачем. Это наверх. Еще через полчаса Пес остановил восхождение, присел под кривым кустом, рядом тяжело опустился Саша.
— Давай.
— Давай, пить не будем. Воды не хватит.
— Воды должно хватить до Панагии.
— Это что?
— Это церковка, пониже вершины на полкилометра.
— Как церковка?
— Там увидишь. И кресты и церковки. И колокольный звон в ушах услышишь.
— Как здоровье?
— Здоровье в порядке, спасибо зарядке.
Саша отпил, потом посмотрел на баллон, еще отпил, закрутил колпачок, сунул остаток в рюкзак. Они пошли, и тут Псу опять стало нехорошо. Не иголки даже, а какая-то швейная машинка прошлась по сердцу. Он опять отдыхал, не садясь, а стоя, положив руки на левое колено. Потом отключил боль, и они снова пошли. И это было правильно, так как начался корявый лиственный лесок, а потом было то, что давно ожидалось — дубовая роща. Они отдыхали под деревом долго, затем Пес встал и отправился на поиски воды. Нашел чашу и сток. Но воды не было. Не судьба. Все, чем пользуются здесь, все, что течет в трубах и по стокам, это сверху. С ледников. Бывает и худое лето. Он вернулся под дуб и положил затылок на теплый ствол, на мягкую кору.
— Давай еще чего-нибудь. Задвигай, — попросил он Сашу.
— Рядом с горбольницей — две развалины. Храмы. Как назывались, никто не помнит. Знают искусствоведы, да отцы.
— Тут ты не прав. Есть люди. Храм нельзя сломать без последствий. Знают. Еще что?
— Каргополь-Лаг. Он в женском монастыре располагался. Большое было управление. Богатое.
— А мужской монастырь был?
— На другом берегу реки.
— А в нем что?
— Склады были, воинская часть, многое другое разное.
— Так городок-то был Богоугодный.
— А ты как думал?
— А ты, значит, Болотников?
— А ты кто?
— А я палач.
— Ага. Сознался…
— Не в чем мне сознаваться. Вот ты представь. Маленький город. Идет палачиха. Жена, стало быть, палача. А с ней все здороваются. Кланяются. Комплименты говорят.
— Какие комплименты?
— Ну, например: «А ваш-то, вчера так ловко рубанул… Так легко головенка соскочила. И кровь удачно брызнула. На рубаху ни капли. Вся в опилки ушла. Большого искусства достиг человек. Как бы в столицу не забрали… Что тогда делать будем?» А она, важная такая, за мануфактурой вышла. Гордится, смотрит значительно.
— Что ты ересь несешь? Сам говорил, что на горе нельзя такое…
— А ты прав, брат. Что там у тебя еще?
— Родники. Великое множество. Чистейшие. А еще — озеро под городом. Сто метров вниз.
— Ходил?
— Спускался.
— Потом расскажешь. А то пить опять захотелось. Пошли.
Под ними были вершины зеленых холмов. Каштановые поросли скрывали в себе сотни троп и пятна скитов и монастырей. Красные, белые, зеленые крыши. Капилляры троп спускались вниз, к заливу… Роща исчезала медленно, одаряя напоследок тенью, покоем. Воду из одного баллона они допили. Рюкзачок Саши совсем полегчал.