Пес имперского значения

Шкенёв Сергей Николаевич

Патриарх тем временем открыл свой портфель, с недавних пор ставший обязательным атрибутом каждого священнослужителя. Незаменимая штука — всегда найдётся место для Евангелия, нескольких носовых платков, пистолета с запасными обоймами, двух-трёх гранат, принадлежностей для соборования и причастия…. Да мало ли что может пригодиться совершенно неожиданно?

На этот раз на свет божий явились несколько ярких пакетов с грампластинками:

— Вот, как и обещал — лауреаты последнего Патриаршего фестиваля. Неплохо бы товарищей к премии представить.

На Ленинскую не тянут, а вот на Сталинскую, так в самый раз.

— Балуете Вы их, Алексей Львович.

— Так есть за что. Таланты.

Иосиф Виссарионович не ответил. Поправил тлеющие угли в камине, бросил ещё несколько ольховых поленьев и вернулся в своё кресло. Огонь горел не для тепла, в начале лета его и так достаточно, а просто уютнее, когда вот так потрескивают дрова, и пляшущие языки пламени освещают полутёмную комнату.

Обстановка сама располагала к неторопливому и обстоятельному разговору. Как и негромкий гитарный перебор, доносившийся из стоящего на отдельном столике патефона.

Сталин покрутил в руках одну из грампластинок и спросил:

— И где Вы берёте такие таланты, Алексей Львович?

Его собеседник погладил седую бороду, опускающуюся на шелковую тёмно-лиловую рясу:

— Не велика проблема. Русский народ талантлив по определению, изначально.

— А этот, что в патефоне? Семён Штейнгауэр, кажется?

— А что не так, Иосиф Виссарионович? Поёт на русском языке, слова правильные. Между прочим, по степени патриотизма куда как превосходит Ваши бравурные марши, исполняемые жопастыми физкультурницами.

— Это почему же?

Патриарх вместо ответа встал, подкрутил громкость тарелки репродуктора на стене, и сделал приглашающий жест — вот, мол, наслаждайся. По радио как раз разухабистые энтузиасты возвещали городу и миру о железной стене стальной обороны, которой и прихлопнут врага превентивным ударом.

— Вот, послушай, Иосиф Виссарионович, что эти дебилы несут, — в серьёзных разговорах они часто переходили на ты. — Наша армия всех сильней! Не сволочи ли?

— Не обзывайся, Алексей Львович. Лучше поясни, что же плохого в поднятии боевого духа? Да, наши бойцы должны знать — мы самые сильные и могучие, и каждый агрессор будет разбит!

— Я разве спорю? — Патриарх выключил репродуктор. — Особенно когда ты начинаешь газетными передовицами разговаривать. Вот только в первом же бою, получив по соплям, твои энтузиасты побросают винтовки, из которых не умеют стрелять, и разбегутся по домам. Дожидаться ту самую, несокрушимую и легендарную, о которой так много слышали, но ни разу не видели. Им ведь и в голову не придёт, что они и есть та самая железная стена. А тебя во всём обвинят!

— Не понял? — удивился Сталин. — А меня за что?

— Как же? Патронов вовремя не подвёз, танки плохие сделал, каждому солдату его манёвр не разъяснил….

— А должен был?

— А разве нет? Да включи ещё раз радио, о чём услышишь? О великом и мудром вожде, который ночами не спит, думает за всех сразу и, как итог, сделает счастливыми всех, опять же, и сразу. Ладно ещё не беременными.

Иосиф Виссарионович обиженно пошевелил усами, но промолчал. Не в первый раз приходилось выслушивать от Патриарха горькую правду. Бывало и в более грубой форме. Особенно при обсуждении финансовых вопросов. Так что, как не хочется сэкономить, премию гитаристу придётся дать. Половину деньгами, а половину облигациями государственного займа, с погашением через двадцать пять лет. Иначе пропьёт — знаем мы нашу творческую интеллигенцию.

— Ну что, включить? — спросил Алексей Львович, так и не дождавшись ответа.

— Не нужно, — отмахнулся Сталин. — Я эти песенки наизусть знаю. Кстати, что это ты меня попрекаешь? У нас нарком культуры есть. Вот приедет, и спрашивай с него.

— Михаилу Афанасьевичу сейчас некогда.

— Новый роман?

— Нет, "Мастера и Маргариту" к экранизации готовит. Сценарий почти закончен.

— Интересно…. А кто будет снимать?

— Догадайся с одного раза.

Сталин засмеялся:

— Если я угадал, то в главной роли непременно Любовь Орлова? Любопытно будет на нее посмотреть в голом виде.

— И не надейся. Специально для фильма сюжет немного изменили. Теперь действие происходит зимой, и Маргариту оденут в шубу.

— А как же сцена купания в реке?

— Поменяли на бассейн.

— Опять не понял…. А откуда в бассейне русалки возьмутся?

— А их не будет. Вместо русалок — работницы суконно-камвольного комбината номер пять, сдающие нормы ГТО.

— Бред полный получается, Алексей Львович.

— Это ещё что. Там и название другое стало — "Мастер литейного цеха и буфетчица Маргарита".

— А ты куда смотрел?

— А чего я могу сделать, Иосиф Виссарионович? Это же твои любимцы.

— Кто такое сказал? — возмутился Сталин.

— Они сами и сказали. А Орлова ещё и язык показывала.

— Вот как? — вождь и лучший друг советских кинематографистов усмехнулся в усы, нажал кнопку звонка на столе, и попросил вошедшую секретаршу: — Танечка, запишите распоряжение, пока не позабыл. Готовы? Товарищу Булгакову объявить строгий выговор за искажение шедевров мировой литературы. Точка. Режиссёра Александрова направить на укрепление культурных связей города и села…. Куда бы его? Ага, пишите…. Направить на должность художественного руководителя театра в город Конотоп. Точка. Записали?

— Да, товарищ Сталин, записала. Только в Конотопе нет театра…..

— Вы в каком звании, Танечка?

— Старший сержант, — мило покраснела секретарша.

— Совсем вас Поскрёбышев распустил. Вот когда дослужитесь до генерала, тогда и будете мне советы давать. А театр там есть — кукольный.

— А Любочку куда? — поинтересовался Алексей Львович.

— И её туда же. С окладом согласно штатного расписания.

— И с кем останемся? Кто в кино сниматься будет?