Пес имперского значения

Шкенёв Сергей Николаевич

Житие от Израила

Пока Гаврила точил лясы и расшаркивался с заезжим медицинским светилом, мы с Лаврентием занялись делом. Таксометр выдал новое направление и эмоциональный след. Я бы даже уточнил — отпечаток следа, наложенный поверх чьей-то тихой паники. Так, во всяком случае, пояснил прибор. Палыч пытался добиться большего, задавая всё новые параметры поиска, но на экране высвечивалась одна и та же надпись — "Хау, я всё сказал". Пришлось довольствоваться

малым. Но сначала предупредил непосредственного начальника:

— Товарищ Архангельский, тут у нас нарисовалось кое-что. Мы сходим, проверим?

Гиви кивнул не оборачиваясь:

— Хорошо, встречаемся через час на этом же месте.

Мы с Лаврентием Павловичем козырнули, обозначая перед посторонними субординацию, щёлкнули каблуками и отбыли. Правда, совсем недалеко, минут десять пешего хода. Проклятый прибор, невзлюбивший нас с первых же мгновений, злорадно пискнул, выдвинул откуда-то сбоку лазерную указку и направил луч на ближайший канализационный люк.

Берия спрятал таксометр в саквояж и заявил:

— Да он наверняка бракованный.

— Лаврентий, посмотри мне в глаза, — потребовал я. — Разве делать атомную бомбу было легче?

— Я туда не полезу, — ответил Палыч, не поднимая взгляда.

— Никто и не заставляет.

— Да? — за стёклами пенсне блеснула надежда.

— Конечно! Ты должен сделать это абсолютно добровольно. Вспомни, как наш Такс тебя любил. А вдруг он там лежит весь израненный, истекая кровью, с поломанными крыльями? Ждёт, надеется и верит, считает последние мгновения уходящей жизни, и часы, отделяющие его от спасения. Что ты творишь, Лаврентий Павлович? Разве можно убивать в собаке любовь к человечеству? Не бери грех на душу!

— Такс всегда был мизантропом, — упрямо сопротивлялся Берия, одновременно утирая бегущую по щеке слезинку.

— Ну хорошо, будь по-твоему, не любил он человечество, тем более всё и сразу. А нас?

Бывший железный сталинский нарком печально вздохнул, пробормотал что-то под нос по-грузински, и наклонился к люку, пытаясь его поддеть. Но этого не понадобилось, он сам со скрежетом сдвинулся в сторону и застыл. Лаврентий Палыч отскочил, выхватывая пистолет. Но я успел раньше, и уже держал зияющее отверстие под прицелом. Повисла напряжённая тишина, изредка прерываемая звоном пожарных машин со стороны вокзала.

— Изяслав Родионович, а может туда гранату бросить? — нарушил молчание Берия.

— С ума сошёл? А если это Такс?

Из люка показались дрожащие руки, и прерывистый голос прокричал:

— Нихт бросать граната! Их бин Такс! Я есть выползайт!

Палыч в недоумении почесал затылок, потом поправил пенсне стволом любимого парабеллума:

— Врёшь, собака! Самозванец!

Вслед за руками высунулась рыжая голова и на ломаном русском языке возмутилась:

— Я не есть самозванец. Натюрлих.

Мы быстро подхватили Лже-Такса под белы рученьки и приготовились к экстренному потрошению, рецептов которого знали превеликое множество. Как-нибудь на досуге учебник напишу. Но, к большому нашему сожалению, клиент и без того оказался безмерно словоохотливым.

Да, это действительно был Такс. Эммануил Людвиг фон Такс, уроженец славного города Мюнхена, с традиционным для немцев баронским титулом, восходящий, или уходящий, своими корнями к последнему баварскому королю. Услышав про родословную, товарищ Берия недобро усмехнулся и как-то хитро прищурился. Я сразу же забеспокоился:

— Лаврентий, а оно тебе надо?

Палыч состроил недоумённое лицо:

— Это про что, Изяслав Родионович? Что-то я не понимаю.

— Всё ты понимаешь. Только как чеховская Каштанка — сказать не можешь.

— А что тут говорить, представляешь перспективы? Можно неплохо развлечься. Вот, посмотри на него, ну чем не король?

Я посмотрел. Немец как немец. А что рыжий, так в их истории встречались личности и погаже. Было бы время, можно и заняться, не самый худший вариант. Ну и что, что в литовских кабаках официантом подрабатывал. Но некогда, просто некогда.

— Забудь, Лаврентий Павлович. А хочется развлечься — по лебедям сходи. Или напейся. А ещё лучше — совмести оба мероприятия. Хорошо отвлекает от ненужных мыслей.

— Грубый ты, товарищ Раевский.

— Ну, извини, что не лезу с нежными объятиями. Нам нужно найти собаку, а на остальное — наплевать.

Барон, напряжённо прислушивавшийся к разговору, вдруг радостно замахал головой и руками:

— Я, я. Я видеть собака. Айн кляйне собачка унд гросс аппетит. Он так много и вкусно кушать, что герр Бурбулис хвататься за кондрашка.

Не буду здесь полностью приводить рассказ разговорчивого баварца, так как вещал он долго и много. Скажу только одно — Такс появился в ресторане неожиданно и неизвестно откуда, и сразу же направился на кухню. Там была произведена вдумчивая дегустация приготовляемых блюд, и последовавшая вслед за ней ревизия холодильников и ледника. Слегка огорчённый развивающимися событиями хозяин заведения попытался убедить гостя прекратить нарушение безобразий при помощи ласковых слов и дубовой скалки, но был не менее убедительно и вежливо покусан.

Стороны остались при своих мнениях, и потому следующим этапом убеждения стало бросание в Такса разнообразной кухонной утвари, преимущественно колюще-режущего назначения. Оппонент уворачивался, совершенно случайно опрокидывая шкафы с посудой. Эффектную точку в эмоциональной беседе поставила большая бутыль с оливковым маслом, попавшая на плиту.

Барон, спасая от огня упавшего в обморок хозяина, успел заметить, как Такс прошёл прямо сквозь оконное стекло и запрыгнул в тамбур отходящего от перрона состава.