Пёс имперского значения
Шрифт:
— Обижаете, товарищ майор, мимо меня и муха не пролетит.
— Так то муха! Ты, лейтенант, когда-нибудь летающий танк видел?
— Они разве бывают?
— К сожалению…, - Виктор Эдуардович взял со стола пропуск. — Душераздирающее зрелище.
Дежурный в недоумении пожал плечами и проводил взглядом выходящего майора, за которым неотступно следовала маленькая длинноухая собачка.
Вроде бы особого ущерба зданию с полутораметровыми стенами нанесено не было, если не считать выбитого окна на третьем этаже, выдранной с мясом решётки, сломанных столов, и вогнутой внутрь толстенной двери несгораемого сейфа, но разговор генерал-майор Годзилин начал именно с упрёков. Сейчас он неторопливо шагал по кабинету, изредка поправляю очки в тонкой металлической оправе руками, затянутыми в перчатки защитного цвета. По случаю отсутствия стёкол были задёрнуты плотные шторы, и мягкий свет случайно уцелевшей лампы с зелёным абажуром причудливо подкрашивал лёгкую щетину на щеках начальника Особого отдела округа. Лёгкий оттенок нереальности происходящего придавал хруст стеклянного крошева под генеральскими сапогами, подозрительно напоминающий скрежет когтей неведомого зверя. Филиппов специально посмотрел — нет, следов и царапин на замусоренном паркете не остаётся.
— Нет, ты пойми, майор, я уважаю тебя как человека и боевого офицера…. Но нельзя же забывать о сохранении государственной и военной тайны. А если эта валькирия, пролетая над моим столом, успела прочитать секретные документы? И что с ней теперь делать?
— Не умеет она читать по-русски, Алексей Геннадьевич.
— Не знаю…. Враг хитёр и изворотлив, может и глупой бабой прикинуться.
— Вы думаете…?
— Я? Оно мне надо? Ты, Виктор Эдуардович, её… или его, арестовывал, ты и должен был проверить.
— Упаси Господи! — испуганно перекрестился Филиппов. — Но погодите, в Бресте, в отделении милиции, она имела некоторый интерес к одному младшему сержанту.
— Это ничего не доказывает. У них там, на Западе, не всегда и разберёшь…. Тьфу!
— Но есть ещё мнение полковника Берии. Он утверждает, что это — женщина. Товарищ опытный, вряд ли ошибётся.
— Берия-младший? Лаврентий Павлович? — переспросил Годзилин.
— Он самый. Приходилось встречаться?
— Да, пару раз пересекался у полковника Белобородова. Вот же человечище!
— Кто?
— Оба, — генерал-майор подошёл к разгромленному сейфу и, позвенев там, достал бутылку, запечатанную сургучом. — Ты как, на троих не откажешься?
— Он не употребляет, — Виктор Эдуардович мотнул головой в сторону кожаного дивана, на котором вольготно раскинулся Такс, положив голову на боковой валик.
— Ему и не предлагаю, обойдётся по малолетству, — ответил Годзилин, чем вызвал недовольное рычание. — Ты майор, я — генерал-майор. Как раз три звания, если моё надвое разделить. Так наливать?
— Конечно, — Филиппов принял стакан, по привычке всё ещё называемый маленковским. — За что будем пить?
— Давай за искоренение пьянства в славных рядах Рабоче-крестьянской Красной Армии. Да не напрягайся ты так!
— Я и не напрягаюсь. Только не пойму, как этот тост соответствует текущему моменту.
— Нормально соответствует. Даже колеблется вместе с линией партии. Водка, употреблённая к месту и в меру — сильнейшее оружие в руках трудового народа против происков мирового империализма, троцкизма, и космополитизма. Ты как, относишь себя к трудовому народу?
Виктор Эдуардович мысленно перебрал всех предков до седьмого колена, среди которых попадались бояре, три князя, один из которых светлейший, четыре царских генерала, один митрополит, и родной отец, ушедший в отставку подполковником, и поспешил согласиться:
— Конечно, отношу. Даже, без ложной скромности, — практически пролетарий!
Такс с дивана беззвучно смеялся, оскалив зубы и высунув язык. Ага, видели мы таких пролетариев, которые за обедом пользуются ножом и вилкой и, даже в одиночестве, сморкаются в носовой платок, стесняясь утереться рукавом.
— Чего это с ним? — обратил внимание Годзилин. — Может голодный?
— Вряд ли, всю дорогу до Минска только и делал, что жрал. Даже сухой паёк для арестованной сожрал. Представляете — банки с тушёнкой разгрыз.
— Уважаю! У меня на родине волки такие же — в голодный год лом перекусывают.
Услышав про волков, охотник на полярных медведей оживился. Ну это же другое дело! А то жизнь в последнее время стала скучна и однообразна до безобразия. Ни тебе подраться с достойным противником, ни поохотиться на соответствующую дичь. Мелкие развлечения, они не считаются. Разве может вид горящего вокзала в захолустном городке уменьшить собачью тоску по хозяину? А его всё нет и нет…. И что это значит? А это значит — самому искать надо. А где? Ну, так и коту понятно — там, где опасность. Любимый хозяин всегда на посту! Так-так…, что у нас насчёт опасности? Точно — там, где волки, перекусывающие ломы. Майор, что, не слышишь? Поехали!
— Нет, он определённо голодный, — решил генерал. — Может его колбасой накормить?
Пёс скривил рожу и фыркнул с отвращением.
— Понимаю, — кивнул Годзилин. — Я бы сейчас тоже… глухаря, запеченного в печке…. Кабаний окорок…. Или стерлядочки…. Слушай, майор, а приезжай ко мне зимой. Как раз в отпуске буду. В баньке попаримся, водочки попьём. Могу на экскурсию в лагерь свозить, не в пионерский.
— А Вы откуда родом, Алексей Геннадьевич?
— Вяцкой я. Через два дома от Александра Грина родился. Читал про алые паруса? Ну, так приедешь, чо?
— А чего, можно, — майор посмотрел на Такса. — Охотничья собака у нас есть. Только бы до зимы от этой фрау избавиться.
— Гуманист ты, Виктор Эдуардович, несмотря на пролетарское происхождение. Давай ей прямо сейчас вышку оформим? И десять лет поражения в правах.
— Это как?
— Не обращай внимания, стандартная формулировка. Одного не могу понять — чего ты с неё возишься?
— Знаете, товарищ генерал-майор…
Годзилин поставил под обломки стола незаметно опустевшую за разговором бутылку и поправил:
— Знаешь…. Совместно выпитая водка для приличных людей вполне заменяет пуд соли.
— Хорошо. Понимаешь, Алексей Геннадьевич, что-то рука не поднимается, вот так-то вот…. Думаешь, не хочется стрельнуть ей в затылок, предварительно намазав лоб зелёнкой? Ещё как хочется. Но держит какая-то хрень внутри. А что, и сам не знаю.
— Да правильно, Витя. И у меня такое бывает. Значит, не зачерствели мы с тобой, душами не загрубели. А вот когда перестанем чувствовать такое — гнать нас нужно из органов. А лучше расстрелять. Ладно, не будем больше об этом. А с фрау твоей можно поступить иначе.