Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
— Великий Дух да хранит краснокожих, — проговорил он едва слышным голосом. — Проклятие бледнолицым, этим ворам, которые проникли к нам, чтобы убивать нас и грабить. Тайфу да погубит их, да истребит все их проклятое племя, чтобы краснокожий снова владел землей.
Так Лютый Волк простился с жизнью. Это были его последние слова. Ползущая Змея высоко занес руку, и в следующее мгновение сверкающее лезвие ножа вонзилось в грудь умирающего по самую рукоятку. Нож попал в самое сердце. Лютый Волк испустил дух еще раньше, нежели поддерживавшие его воины успели снова положить его на землю. Труп завернули в красный плащ. Его сейчас же обступили плакальщицы и жалобными песнями открыли похоронный обряд. Шесть молодых воинов взвалили труп на плечи и понесли его в вигвам. Плакальщицы пошли за ними. Всю ночь над станом раздавались их монотонные тоскливые песни.
То место, где пролилась кровь из сердца Лютого Волка, засыпали лесными цветами.
Наступала ночь. Там, где горные хребты поднимались из долины особенно круто, недалеко от берега реки Гилы, где росли могучие вековые деревья, индейцы приготовили столбы для казни. Вокруг них собралось почти все население стана. Молодые воины привязали к столбам Елизавету и Лору. Несчастные женщины обменялись только одним взглядом, и этим взглядом сказали друг другу последнее печальное «прости». Ночь была светлая, звездная. Луна разливала яркий голубой свет, а кругом столбов горели разведенные индейцами огромные костры.
Ползущая Змея стоял на почетном месте, окруженный старейшинами племени. Вот он подал знак начинать казнь. Палачи бросились на Елизавету и Лору и, разорвав на них платье, обнажили их до самого пояса. Обе женщины невольно громко вскрикнули. Они видели хищные взоры индейцев, жадно устремленные на их прекрасную наготу, и это казалось им худшим унижением, самым нестерпимым из всех ожидавших их страданий. Руки их были привязаны к столбу; они даже ими не могли прикрыть белоснежную грудь. Только у Лоры длинные белокурые волосы золотистой волной стыдливо прикрывали мраморные плечи.
Знахарь стоял около жены Лейхтвейса и не спускал с нее взора, полного жадной похоти и злорадного торжества. Видя страдание Лоры, он прошипел ей на ухо:
— Вот брачное ложе, которое я уготовил тебе, прекрасная Лора фон Берген. Когда-то ты презрела меня. Теперь я достиг своего: ты разделась перед своим женихом, разделась у столба пыток.
— Подлый негодяй, — шепотом ответила ему Лора с негодованием, — я презираю тебя, уходи с глаз умирающей, дай ей расстаться с жизнью, не видя твоего проклятого лица.
В эту минуту Батьяни, действительно, пришлось отступить. Молодые воины стали в ряд, чтобы начать метание копий. Этим открывалась пытка. Столбами пыток служили толстые высохшие деревья. Апачи бросали копья одно за другим, и бросали их так, чтобы копье вонзилось в ствол совсем близко от истязаемой жертвы, но в то же время не причинило бы ей ни малейшего вреда. Справа и слева от Елизаветы и Лоры копья одно за другим вонзались в стволы деревьев. Каждый раз, когда индеец заносил руку и бросал копье, несчастным казалось, что вот-вот они погибнут. Достаточно было малейшей оплошности бросавшего, и они были бы смертельно ранены. Но апачи бросали ловко: они только мучили свои жертвы, но ран они им не наносили.
Через некоторое время Ползущая Змея опять подал знак: первая забава кончилась. До сих пор женщины не получили ни одной раны. Страх, ужас и стыд, казалось, лишили их сознания. Голова Елизаветы упала на обнаженную грудь: она казалась бездыханной, только время от времени проходившая по ее телу дрожь показывала, что она была еще жива. Лора же видела и слышала все, что происходило вокруг нее — только. Бог знает, не лучше было бы ей, если бы и у нее помутилось сознание.
Батьяни опять подошел к ней, она слышала его дышащий злорадством голос. Каждый раз, когда подлетало копье, она в душе надеялась, что оно пронзит ее и положит конец ее нравственным мукам. Несколько раз, несмотря на связывавшие ее веревки, она даже пыталась сделать движение, чтобы подставить грудь под острие копья — но увы! попытки ее оставались тщетны.
Дикари сделали теперь небольшую паузу, чтобы дать несчастным оправиться; они довели бесчеловечную жестокость даже до того, что заставили их выпить несколько глотков вина. Им не хотелось преждевременно притупить чувствительность их нервов. Они желали, чтобы несчастные выпили чашу страданий до дна, чтобы они продолжали ощущать и боль, и ужас смерти.
Наконец Ползущая Змея снова махнул рукой. Теперь очередь была за стрелками. Игра повторилась в том же духе, с той разницей, что теперь бросали уже не копья, а стреляли отравленными стрелами. Одна стрела пролетела около самой шеи Лоры, к счастью, не царапнув кожи. Ничтожнейшая царапина от этих стрел была бы неминуемо смертельна. Под громкие одобрительные возгласы апачей стрелки отошли.
Выступили лучшие метатели томагавков. Эти топоры были поистине самым страшным оружием дикарей, и они бросали их с изумительной ловкостью. Томагавки пролетели у самого лица Елизаветы и Лоры, но несчастные оставались невредимы. В этой игре участвовал сам Ползущая Змея и своим мастерским метанием вызвал восторг окружающих. Исполинскому индейцу удалось так швырнуть свой томагавк, что тот своим острием врезался в ствол дерева непосредственно над головой Лоры. Пролетая, томагавк задел один из тех золотистых локонов Лоры, которые так любил Лейхтвейс, которые он так часто целовал. Этот локон, прищемленный острием к стволу, так и остался на нем. Этим закончились игры. Теперь начиналась уже сама казнь.
Лора и Елизавета заметили, как в рядах апачей поднялось какое-то радостное оживление. Они слышали, что все они беспрестанно повторяли одно и то же слово. Но они произносили его на своем родном языке, и несчастные пленницы не понимали его значения. Но вот к ним подошел Батьяни. Поднимая над ними руки как бы для какого-то зловещего заклинания, он сказал:
— Вы, может быть, не догадываетесь, отчего так ликуют индейцы? Вам нужен переводчик, который перевел бы вам это слово, повторяемое тысячей ликующих голосов. Так я с удовольствием буду вашим переводчиком. Знайте же — это слово обозначает: костер. Да, куколки мои, вам сейчас придется познакомиться с огнем. Право, мне жаль, что пламя пожрет ваши чудные тела. Если бы это зависело от меня, ты знаешь, Лора, у меня были совсем другие планы. Но здесь распоряжается Ползущая Змея. Новый вождь приказал, чтобы вас немедленно сожгли на костре. Только не думайте, мои красавицы, что это сделается очень скоро: индейцы мастерски умеют жарить свои жертвы на самом медленном огне. Они никогда не раскладывают костра до самой головы сжигаемого. Ведь тогда пламя бы тотчас вспыхнуло и сразу убило бы жертву. Нет — они кладут у подножия столба небольшую кучку сухих сучьев, а когда пламя начнет лизать ноги осужденных, тогда они понемногу подкладывают полено за поленом да еще подливают и смолы.
— Милосердный Боже! — воскликнула Лора и подняла глаза к небу, к звездам, которые мерцали чистым нежным блеском, освещая ужасное зрелище. — Боже! Ты молчишь, ты допускаешь, чтобы люди, Тобою сотворенные, совершали такие зверские жестокости. Но неисповедимы пути твои, Господи! Мы роптать не смеем! Поручаем тебе души свои! Просим, чтобы простер ты, Господи, руку Свою, чтобы принять нас в лоно Свое.
Батьяни сказал правду. Несколько апачей подошли к столбам и соорудили два низеньких костра, так что они не доходили даже до колен. Палачи подали Ползущей Змее зажженную головню. Вождь подошел к столбам.