Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
Директор фирмы говорил со мною сам; признаюсь, даже если бы он не предложил мне такой хорошей суммы, какую он мне дает на самом деле, я с удовольствием послужил бы ему, так как никогда в жизни еще не видал столь приятного и симпатичного человека, как он. Итак, мы скоро сговорились, и я сейчас же взялся руководить необходимыми приготовлениями к переезду. Восемь возов нагрузили мехом, кроме того, взяли еще несколько возов с провиантом, боевыми снарядами, палатками, оружием и тому подобным. Всего обоз сопровождает сто сорок девять человек. Все это храбрые молодцы, которых я уже раньше знал по имени и которых взяли по моей рекомендации. Поэтому-то так хорошо идет у нас обоз. Во всем порядок: никто не отстает, никто никого не задерживает, никто не устает раньше времени. Кажется, сами мулы прониклись какой-то военной дисциплиной и шагают бодро, послушно; только на привале, когда они ложатся, видно, что они изрядно поработали за день.
Так вот, братцы, по плану этот наш обоз должен был сделать большую остановку в Лораберге. Ведь я не знал тогда, что апачи погубили этот цветущий поселок и превратили иго в груду развалин. Предполагалось, что мы запасемся здесь свежим провиантом и вообще подкрепимся для дальнейшего пути. Через четверть часа обоз будет здесь, и тогда вы увидите моих молодцов. Я же пойду прямо к нашему хозяину, которому принадлежит весь обоз и который является как бы нашим главнокомандующим, и передам ему вашу историю; я расскажу ему, что дело идет о спасении двух белых женщин, попавших в руки чертей апачей, которые, если их не освободить, погибнут ужасной смертью. Я ни минуты не сомневаюсь, что этот благородный человек сию же минуту предоставит нам часть своих людей, чтобы мы с их помощью вовремя отняли у апачей их бедные невинные жертвы.
Старый Боб кончил свой рассказ.
Лейхтвейс схватил руку старого охотника и, крепко пожимая ее, сказал:
— Вас послал сам Бог. Семьдесят или восемьдесят хорошо вооруженных молодцов. Какое счастье! Спасение возможно. Теперь надо будет только незаметно подкрасться к стану апачей, чтобы они не узнали о нашем намерении освободить пленниц, не то эти вероломные негодяи — о! одна эта мысль невыносима! — наверное, убили бы Лору и Елизавету ранее, нежели мы успели бы к ним пробраться.
— Конечно, — проворчал старый Боб, — живыми бы нам этих женщин не уступили. Но ведь мы и не собираемся посылать им циркуляр о том, что завтра в полночь мы нападем на их стан, чтобы прострелить их проклятые головы. Нет, этого мы не сделаем, братцы, не правда ли? Мы устроим им сюрприз, да какой! Не успеют они сообразить, кто им этот сюрприз уготовил, как мы уже освободим женщин, а там пусть начнется битва.
— О, дай-то Бог, — проговорил Зигрист. — Бедная, бедная моя Елизавета, какие муки ты, наверное, должна будешь претерпеть, прежде чем нам удастся освободить и тебя и твою верную подругу Лору.
В эту минуту послышался звук рогов.
— Вот они! — воскликнул старый Боб и вскочил. — Вот они идут. Смотрите, братцы! Идет наш обоз. Такого вы еще не видали.
Из темного леса выехали десять вооруженных всадников. Молодецкие загорелые лица их свидетельствовали о том, что они привыкли к жизни среди дикарей. За ними показались восемь огромных возов, запряженных каждый восьмеркой сильных лошадей. Кони были мокры от пота, и все в пыли. Видно было, что они прошли немало верст. Далее следовали возы с багажом. Наконец разбойники увидели двух мужчин на кровных мексиканских скакунах. Они были одеты совсем по-европейски, только высокие мексиканские сапоги да широкополые шляпы были американского типа. Лиц их пока еще нельзя было увидеть, но Лейхтвейсу показалось, что одному из них должно было быть уже под пятьдесят. Другой был, очевидно, еще совсем молодой человек; его осанка на коне выдавала в нем европейского кавалериста.
По знаку старого Боба караван остановился на некотором расстоянии от старого дуба. Люди мигом составили возы, образовав из них нечто вроде маленькой крепости. Пока разбойники оставались под дубом в ожидании решения их судьбы, старый охотник отправился к импровизированной крепости и скрылся в одной из наскоро разбитых там палаток. Через четверть часа он показался снова. Но уже не один, с ним был один из тех двух всадников, которым, очевидно, принадлежал обоз. Лейхтвейс пошел им навстречу и издали почтительно поклонился незнакомцу. Ведь от него зависела участь Лоры и Елизаветы.
Если бы он согласился предоставить своих людей, или хотя бы часть их для предполагаемого нападения на апачей, то надежда на спасение похищенных женщин была бы возможна. Но такое согласие хозяина обоза было бы довольно значительной жертвой, так как в таком случае обоз его задерживался по крайней мере на два дня, а между тем в таких путешествиях считаются не только с каждым днем, но даже с каждым часом, не говоря уже о том, что остановка обоза в непосредственной близости от стана хищных апачей уже сама по себе представляла довольно рискованное дело.
— Вот этот человек, — услышал Лейхтвейс слова старого Боба, — о печальной судьбе которого я рассказал; еще раз повторяю — во всей Аризоне я не знаю более храброго и честного молодца. Помогая ему, вы не только исполнили бы долг братской любви и милосердия, предписываемый всякому христианину, но вы приобрели бы также друга, который когда-нибудь, пожалуй, мог бы оказать услугу и вам.
— Это последнее замечание совершенно излишне, — сказал владелец меховой фирмы, — здесь дело идет о двух женщинах, похищенных апачами и находящихся в самой ужасной опасности. Я был бы негодяем, если бы хоть на шаг двинулся с обозом дальше, не испытав всех средств, которыми их возможно было бы спасти. Попросите этого человека подойти поближе.
Лейхтвейс между тем слышал весь этот разговор. Он был тронут до глубины души, но волнение его было вызвано не одной только радостной надеждой, что Лора, быть может, будет ему возвращена, оно имело еще другую причину. Дело в том, что голос коммерсанта сразу показался ему знакомым, и хотя разговор с Бобом происходил по-английски, тем не менее разбойник сразу уловил в этом голосе какой-то родной, немецкий оттенок. По зову охотника он подошел поближе. Но едва только коммерсант увидел его, как радостно бросился к нему с распростертыми объятьями.
— Боже мой! Это он! Курт, посмотри на этого человека, который нуждается в нашей поддержке. Это он… это Генрих Антон Лейхтвейс!
— Андреас Зонненкамп, — дрожащими губами проговорил Лейхтвейс.
— Да, да, Андреас Зонненкамп из Франкфурта-на-Майне, — сказал знаменитый купец, крепко пожимая руку разбойника. — Это я, а вот и мой зять Курт фон Редвиц, который вам тоже знаком. Которому вы когда-то спасли жену, — воскликнул молодой майор, — и который, даст Бог, теперь отблагодарит вас за это тем, что снова вернет вам вашу Лору.
Лейхтвейс от волнения не мог говорить. Он только пожимал протягиваемые ему руки, смотрел то на Андреаса Зонненкампа, то на Курта и не знал, действительность ли это или сон.
— Вы, кажется, знаете друг друга? — сказал старый Боб, снова закуривая потухшую трубку. — Черт возьми! Вот неожиданная встреча. Глядя на вашу радость, даже у меня, у старого сухаря, начинает биться сердце. Да, такой уж народ эти немцы. Сентиментальные люди: как встретятся два друга немца, да еще после нескольких годочков разлуки, так всегда выходит как-то особенно трогательно.