Пещера Лейхтвейса. Том третий
Шрифт:
И вдруг Боб вскочил на ноги. Одной рукой он схватил краснокожего великана за горло, а другой вонзил ему в сердце нож по самую рукоятку. Барберини в то же самое мгновение бросился на другого караульного и острым ножом своим мигом перерезал ему горло. Индейцы тут же испустили дух. Ни один из них даже не успел вскрикнуть; смерть наступила почти моментально.
— Хорошо сделали дело, — шепнул Боб. — А теперь давай примемся за тех четверых, которые лежат на траве.
Тихо подкрались они к спящим. Тяжелым, обитым железом сапогом старый охотник наступил на горло ближайшего индейца и таким образом задушил его, а другому, лежавшему рядом, в то же самое мгновение пронзил сердце ножом. На третьего набросился Барберини и прикладом винтовки размозжил ему череп, но глухой треск поломанных костей разбудил четвертого. Он вскочил и уже раскрыл было рот, чтобы крикнуть. Но Боб уже бросился к нему. Всею тяжестью своего могучего тела он придавил его к земле и одним ударом ножа перерезал ему глотку.
— Ну-ну! Эти будут молчать и нас уже не выдадут, — сказал он своему помощнику. — Ложись опять на живот, поползем дальше.
Старый охотник опять пополз вперед и разными зигзагами постепенно пробрался в самую середину стана. Барберини все время полз за ним и только несколько раз оглянулся, чтобы еще раз посмотреть на то место, где лежали плавающие в крови караульные. Все только что описанное произошло с такой неимоверной быстротой, убийство шестерых апачей заняло так мало времени, что Барберини все еще казалось, будто он видел только сон. Однако кровь, приставшая к его рукам и покрывавшая лезвие ножа, трупы индейцев, недвижно лежавшие там с разбитым черепом или перерезанным горлом, — все это было действительностью, все это было кровавая правда.
Но в чем же заключался план старого Боба? Почему же теперь, уже покончив со стражей, он проникал еще в самую глубь индейского стана? Этого Барберини все еще не мог понять, это оставалось для него загадкой. Неужели старик воображал, что он перережет весь стан так же, как он расправился со стражей? Ведь это было безумие. Ведь за такую попытку его ждала смерть, смерть верная, мучительная.
Но вот Боб вдруг круто повернул направо, туда, на небольшую лужайку, где Барберини заметил лежащих в высокой траве лошадей. Да. Не было сомнений, Боб направился именно к лошадям. Хотел ли он завладеть ими? Хотел ли отпустить их на волю? Нет, старый Боб не придумал бы такого нелепого плана: он слишком хорошо знал лошадей, он знал, что конь никогда не расстается со своим господином, что он остается с ним, не покидает его в пылу горячего боя, нередко даже ложится рядом с убитым хозяином, не желая его пережить. А между тем Барберини видел ясно, что лошади были целью плана. Они лежали без всякого присмотра. Индейцы, очевидно, считали их в безопасности, так как стража караулила проход. На некотором расстоянии от лужайки Боб остановился и знаком подозвал к себе Барберини.
Развязав кожаный мешок, висевший у него через левое плечо, он достал из него те хлебные шарики, которые он приготовил накануне ночью, когда все в обозе спали. Теперь все шарики были разрезаны на куски, так как охотник воспользовался досугом в пещере, чтобы разрезать каждый шарик на четыре части.
— На, возьми, — шепнул он своему помощнику, — и смотри, что я буду делать, и делай то же самое, только надо действовать поскорее, долго здесь оставаться нельзя. Того и гляди придет сюда какой-нибудь дикарь, да еще, пожалуй, женщина, — это было бы ужасно — ведь она своим криком непременно выдаст нас, и тогда пропало все.
Боб осторожно пополз еще немного дальше, Барберини за ним; вот они совсем близко подкрались к лошадям, тех было около двухсот. Старый охотник слегка приподнялся и, протягивая руку с хлебными шариками, поднес ее к морде ближайшей лошади. При его приближении лошади стали беспокоиться. Но как только они почуяли запах хлеба, так сейчас же стали подниматься на ноги. Глаза их засверкали жадностью, они вытянули шеи по направлению к охотникам и старались отнять у них вкусную пищу.
— Каждому животному по одному кусочку, — шепнул Боб своему товарищу. — Не пропусти ни одного… скорей… скорей… минуты сочтены.
Он сам переходил от коня к коню и совал в рот каждому хлебный шарик, который лошадь сейчас же с жадностью проглатывала. Барберини делал то же самое, и скоро все двести лошадей были таким образом накормлены. Вдруг с какой-то из лошадей сделался странный припадок: она страшно выкатила глаза, начала дрожать всем телом, попробовала было встать на ноги, но не смогла и снова упала на передние колени. Точно пораженная молнией, она повалилась набок и испустила дух.
— Кончено, бедняга, — пробормотал Боб. — Мне, право, жаль тебя. Я предпочел бы убить сотню апачей, чем одного коня. Но я где-то слышал, что цель оправдывает средства, и вот для спасения двух несчастных женщин я должен был пожертвовать тобой.
— Что это значит, дедушка Боб? — прошептал Барберини. — Разве пища, которой мы накормили лошадей… была…
— Отравлена, — проговорил мрачно охотник. — В каждом хлебе запечено известное количество стрихнина. Я принес эту смертоносную пищу, пока ты спал. Оглянись кругом, сколько трупов. Смерть сегодня скосила порядочное количество благородных животных. Ха, ха, ха, забавные рожи скорчат краснокожие дьяволы, когда увидят, что их сокровища, составляющие их гордость и радость, превратились в груду тухлых трупов. В какую они придут ярость, когда увидят, что лишены средств преследования нас? Нужно просмотреть, не пропустили ли какую-нибудь лошадь. Они должны быть убиты все без исключения.
— Все, — ответил, содрогаясь, Барберини. — Несчастные животные все корчатся в предсмертных судорогах, хотя и непродолжительных.
— Да, этот яд действует быстро, — проговорил, наморщив лоб, старый охотник за пушным зверем. — Было бы лучше, если бы мы могли накормить этим хлебом самих апачей. Мне, право, больно смотреть, как мучаются бедные животные.
Вдруг какой-то дребезжащий звук раздался за спиной охотника. Он быстро обернулся, точно что-то кольнуло его, но сейчас же, по обыкновению, овладел собой. Перед ним стояла старая индеанка, мать Лунного Цветка, жены Лютого Волка. И прежде чем старуха успела крикнуть, он одним ударом кулака свалил ее на землю. В ту же минуту Боб и Барберини накинулись на нее.
— Мы не убьем старую ведьму, — тихо и быстро шепнул Боб товарищу. — Я думаю, будет достаточно, если мы ее свяжем, заткнем глотку и бросим между лошадиными трупами. Я не могу убить женщину, хотя бы и такую старуху, как эта апачская колдунья.
У старой индеанки перекосилось лицо, и она с выражением смертельного страха уставилась на охотника и Барберини.
— Но даром оставлять ей жизнь все-таки незачем, — заговорил Боб, железными пальцами сдавливая шею старухи в то время, как Барберини связывал ей ноги кожаным ремнем. — Слушай, старая, что я скажу тебе. Я не шучу, в этом ты сейчас убедишься. Видишь этот нож? Какой у него острый конец и как отточено его лезвие? Ну так вот, я с удовольствием запущу тебе в брюхо эти десять дюймов железа, если ты попытаешься солгать, отвечая мне на вопрос, который я сейчас задам тебе. А если ты вздумаешь закричать и позвать на помощь, то я в ту же минуту вырежу тебе язык из глотки. Отвечай, что сталось с двумя бледнолицыми женщинами, попавшими в руки апачей?
— Их сейчас поведут на костер, — простонала старуха.
— Черт! — сорвалось с дрожащих губ Боба. — Уже на костер? Я не думал, что апачи будут так торопиться.
Барберини сложил молитвенно руки, прижав их к груди.
— Бедная Лора! Несчастная Елизавета, — шептали его уста.
— Возможно ли, чтобы обе женщины были так скоро принесены в жертву? — недоверчиво спросил охотник.
— Одна из них, та, которая приглянулась Лютому Волку и была уведена в его вигвам, отравила его. Слышишь причитания женщин? Они оплакивают покойного вождя, умершего во цвете лет.