Пещера у мёртвого моря
Шрифт:
Так же поступил бы и Джеральд Ланкестер Хардинг. Наконец-то Иордания добилась первых успехов! Правда, она не могла опираться ни на право традиций (как профессор Сукеник и правительство государства Израиль), ни на право первооткрывателя (на которое, в качестве опекунов митрополита Афанасия, претендовали американцы), но ведь земля, где были найдены рукописи, принадлежала Иордании! Хотя Иордания не имела еще ни одного целого свитка, у нее уже было 1250 квадратных сантиметров фрагментов, без которых остальные находки были неполными. А главное, у нее были умный генеральный директор Департамента древностей и ловкий, толковый секретарь музея, способные справедливости ради нарушить мертвую букву закона.
Между Хардингом и шейхом таамире начались переговоры
В один прекрасный день на мосту через Иордан Мухаммеда и Омара поджидал джип. В новых белых рубашках и накидках они, гордясь и замирая от страха, в первый раз в жизни сели в машину. Это приключение было еще интереснее, чем спуск в темную зловонную пещеру, которой они были всем обязаны. И снова, но уже в последний раз, они стали детьми. Они были детьми и во время поездки, и в отеле, где ванна и, главное, душ вызвали бурю восторгов. (Причем последствия этого восторга в виде огромных луж на полу заставили коридорного презрительно отозваться о "диких туземцах" - сам он уже целых полгода работал в Аммане.) Они оставались детьми и на следующее утро, когда, проснувшись, увидели напротив отеля огромный амфитеатр. На его мраморных скамьях, розово-желтых под лучами утреннего солнца, так чудесно было играть в салки! Они сами здесь же изобрели эту игру, потому что ни в детстве, ни потом, когда жили в пустыне на берегу Бахр Лут, ничего похожего не знали.
Вдруг их окликнул незнакомый голос. Оглянувшись, они увидели высокого широкоплечего человека в белом костюме и пробковом шлеме на голове. Его звали мистер Хардинг, и был он могущественным шейхом целой страны, но при ближайшем знакомстве не только оказался совсем не строгим, но был похож на доброго дядюшку и даже умел рассказывать сказки, чудесные невероятные сказки, каких они никогда не слыхали. Только однажды в эти прекрасные дни он стал совершенно серьезен: когда водил мальчиков по музею и объяснял им, на что следует обращать внимание и как нужно себя вести, если они хотят стать его верными помощниками. А ведь они этого хотят?
"Да" прозвучало единодушно и слишком громко для тихого зала, где они стояли.
А потом он подарил каждому новенький сверкающий велосипед, потому что, к сожалению, был не в состоянии купить самолет, который они, собственно, хотели. Бедняга! У него не было волшебной лампы, которую достаточно потереть, чтобы вызвать услужливого джина. Это нетрудно было понять, поэтому мальчики согласились на велосипеды. Мистер Хардинг знал, что они не умеют ездить, что в скалах, где пасут своих коз таамире, и ездить-то негде, но какое это имело значение? Разве счастливым делает только полезное и необходимое, а не само по себе обладание желаемым? Никогда еще ни один таамире не имел велосипеда. Они были первыми обладателями велосипедов, но они же были и первыми, кто вошел в пещеру и нашел волшебную лампу.
Часть II
Глава 9
В Йельском университете в США, в Еврейском университете в Иерусалиме, в Иорданском палестинском музее день за днем, а то и ночь за ночью трудились специалисты: расшифровывали находки, объясняли их или, по крайней мере, пытались это сделать. Они старались из обрывков воссоздать целое, по рассыпанной мозаике составить себе представление о всей картине и, насколько это возможно, реконструировать ее.
Это был тяжелый, изнурительный труд, иногда у ученых голова шла кругом, и работа казалась безнадежной и напрасной. Они походили на людей, поднявшихся ночью на высокую гору и ждущих солнца, чтобы в его свете увидеть землю, скрытую до утра во мгле. Но вершину горы окутывали тяжелые тучи и туман, и, когда где-нибудь появлялся просвет, взорам людей открывалась лишь ничтожная часть ландшафта, а не весь он целиком. И они ждали, когда солнце поднимется выше и его яркие
Прежде всего ученым следовало опровергнуть мнение тех, кто утверждал, что свитки - подделка. В археологии фальсификации не редкость, но еще чаще случается, что фальсификацией объявляют любую новую находку, в особенности, если она противоречит привычным представлениям или, напротив, целиком их подтверждает. В свое время фальсификацией считали троянские раскопки Шлимана и величайшие приобретения Виганда для Берлинского музея - богиню сидящую и богиню стоящую.
Какую цель преследуют люди, фабрикуя подделки? Большей частью они хотят нажиться, реже ими руководит честолюбие или стремление к "сенсации", в совершенно исключительных случаях фальсификатор ученый-шутник, которому доставляет тайное наслаждение водить за нос чрезмерно серьезную братию господ-профессоров.
Могли ли быть фальсификацией находки из пещеры у Мертвого моря? Было ли здесь налицо желание разбогатеть? Нет, если говорить о тех, кто обнаружил рукописи. Конечно, бедуины не подарили свою находку, но то, что они за нее выручили, составляло ничтожную часть ее цены. Корыстные соображения появились позднее, как говорится, у персонажей из второго акта - у митрополита Афанасия и Кандо.
Далее: кто мог бы сфабриковать такие гениальные подделки? Бедуины, конечно, не могли. Кандо и митрополит тоже. Не говоря уже о том, что у них не было для этого ни научной подготовки, ни технических условий, сфабриковать одновременно такое множество мелких и мельчайших фрагментов практически невозможно.
Честолюбие также следует исключить. Никто из людей, причастных к находке, не был излишне честолюбив. Ученые, расшифровавшие и опубликовавшие свитки, также не думали о том, чтобы прославить свое имя. Оба они и без того уже были знамениты. Работу над свитками, занявшую много лет, они считали своим научным долгом, своей почетной, хотя и трудной, миссией.
Существовала ли здесь возможность подделки ради сенсации? Конечно, нет! Всем, кто вначале был связан с рукописями, начиная от бедуинов и кончая почтенным архиепископом сирийско-якобитской церкви, пришлось обивать пороги, подобно лоточнику, торгующему шнурками и расческами. К тому же, как справедливо заметил Ганс Бардтке, настоящей сенсации здесь и не было. Найденные библейские тексты и рукописи неизвестной еврейской общины во многих отношениях представляли большую ценность, но сенсационного в них все же не было ничего.
Возможность шутки также следовало исключить по той простой причине, что подделка свитков и фрагментов потребовала бы гораздо больше времени, чем вся жизнь ученого-шутника.
Следовательно, психологических оснований для фальсификации не было. Теперь посмотрим, о чем свидетельствуют обстоятельства находки.
Во-первых, пещера. Ее подлинность не вызывает сомнений, и, что рукописи были найдены именно в ней, тоже доказано. Во-вторых, во всех подделках (или предполагаемых подделках) значительная роль обычно принадлежит таинственному незнакомцу. В деле Шапира им был бедуин, который, к сожалению, умер и, следовательно, не мог ничего рассказать. В случае с богинями Виганда невыясненными оставались личность продавца, место, время и обстоятельства находки. С кумранскими рукописями все обстояло иначе. Все действующие лица были живы, и каждое более или менее подробно рассказало о своем участии в находке. Все данные можно было проверить, и они были проверены самым тщательным образом.
Итак, о фальсификации не могло быть и речи. Возникал другой вопрос: сколько лет свиткам из пещеры? Здесь мнения сильно расходились. Ученые, первыми исследовавшие и опубликовавшие рукописи, датировали их концом II и началом I в. до н. э. с амплитудой колебаний в несколько десятилетий. Большинство же из тех, кто ознакомился с первыми публикациями, считали, что свитки значительно моложе.
Особенно энергично против древнего возраста свитков возражал профессор С. Цейтлин из Дропси-колледжа в Филадельфии.