Пещера
Шрифт:
– Чепуха, - Лидия уткнулась в свою тарелку.
– Как вкусно, а что она еще говорит?
– По-моему, она знает, о чем говорит.
– Он дружелюбно кивнул старухе: Было очень вкусно. Мы вам очень признательны.
Старуха встала, подошла к посудному шкафу и вернулась к столу с каменной бутылью и двумя оловянными кружками. В каждую она налила щедрую порцию густой янтарной жидкости.
– Пейте. Хорошо. Спать.
– А она не тратит много слов, - заметила Лидия.
– Тише, она может услышать.
– Она глухая, дорогой.
–
– И сумасшедшая к тому же.
Состроив гримаску, она передразнила:
– Ты - Джейн. Я - Тарзан.
Казалось, что старуха и в самом деле не слышит их или не понимает: она невозмутимо поднесла полную кружку Лидии и повторила свое краткое наставление: "Пей".
Джеймс отпил из своей кружки. Вкус жидкости напоминал выдержанное персиковое бренди; мягкая, ароматная струйка скользнула по горлу, взорвавшись восхитительной теплотой где-то внутри желудка.
– Осторожнее.
– предупредил он, - эта штука лягается, как необъезженный жеребец.
– Пусть лягается, - Лидия уже осушила свою кружку.
– Мы же никуда не собираемся идти сегодня вечером?
– В самом деле, - Джеймс почувствовал, как улетучиваются остатки его осторожности, - очень хорошая вещь.
Он повернулся к старухе, подбирая слова и выговаривая их, как если бы разговаривал со слабоумным иностранцем.
– Очень хорошо. Старое, да?
– он постучал по своей кружке.
– Это очень старое? Вы долго хранили его? Старуха кивнула:
– Дедушка... старое, как дедушка.
– Ваш или мой?
– он допил остатки жидкости и не возражал, когда старуха снова наполнила кружку.
– Если они пили это в ледниковый период, им был не страшен никакой мороз.
Неожиданно он обнаружил, что с трудом ворочает языком.
– Ваш дедушка, или мой, или еще чей - они делали эту штуку из персиков, да?
– Нет, - ответила старуха.
– Нет?..
– Джеймс почувствовал, как его голову покачивает из стороны в сторону, но ничего не мог с этим поделать.
– Тогда как вы это делаете?.. Из чего вы делаете?
– Кровь, - ответила старуха.
Прежде чем отключиться, Джеймс повторил: "Кровь" - и на какое-то время провалился в кромешную темноту.
Первыми к жизни вернулись его глаза. Огонь в камине разгорелся; ярко пылало свежее бревно, голубоватый дым забирался в отверстие дымохода. Потом Джеймс начал различать окружавшие его звуки: бревно потрескивало, выстреливая серией сердитых щелчков; заунывная, лишенная мелодии песня слетала с высохших губ старухи, которая раздевала Лидию.
Джеймс полулежал в кресле-качалке, ноги свешивались на пол, а голова, отказывавшаяся повиноваться его приказам, без всякой тревоги или удивления отметила, что он не может пошевелиться. Он не мог ни двигаться, ни говорить, даже не мог моргать.
У Лидии было изумительное тело, он не переставал им восторгаться. Когда старуха взвалила это обнаженное тело себе на плечи и понесла
Однако старуха не хотела стоять спокойно. Свалив Лидию на стол, она просеменила к шкафу и вернулась с мотком крепкой веревки. Ее заунывное пение поднялось на целую октаву, крошечные ступни пританцовывали, отбивали такт, когда она связывала ноги Лидии от икр до бедер. Затем старуха согнула ее руки в локтях и так же крепко перевязала их.
"Она лежит, как связанный цыпленок, - беззвучный смешок пробежал в голове Джеймса, - готовый отправиться в духовую печь".
Старуха отступила назад и казалась очень удовлетворенной результатами своих трудов, рассыпавшись дребезжащим смешком, она подхватила себя под бока и пустилась в радостный пляс по пещере.
– Хорошо, хорошо...
– А где же начинка?
– Джеймс хотел сказать, что Лидию забыли выпотрошить и нафаршировать яблоками перед духовкой, как вдруг почувствовал беспричинное раздражение оттого, что тело отказывалось ему повиноваться.
Старуха, в сильном возбуждении, подбежала к дальней двери, которую Джеймс принял за башенные ворота, и энергично повернула в замочной скважине громадный ключ. Схватив железное кольцо, потянула. С пронзительным скрипом дверь растворилась. Порыв холодного воздуха заставил затрепетать пламя свечей; волосы Лидии зашевелились, словно змеи Горгоны. Из-за двери донесся шум падающей воды и какой-то странный резкий звук, похожий на шипение прохудившегося кузнечного меха.
Шаркая, старуха сделала несколько осторожных шагов вовнутрь и позвала:
– Данмор! Данмор!
Царапающий звук. Потом громкий задыхающийся кашель - отхаркивающие, отвратительные плевки, - серия взрывающихся тресков, сопровождаемых протяжными стонами.
– Ешь.
– позвала старуха.
Скрежетание - может быть, это было дыхание?
– стало громче, затем участилось; размеренное похрустывание камней, тяжелая поступь, и снова болезненный кашель.
– Ешь, - повторила старуха и быстро отступила назад в пещеру.
Из темноты медленно вышел тот, кто издавал эти звуки, - он заполнил собой весь дверной проем, и в тот же миг мозг Джеймса пронзило сознание грозящей ему и Лидии опасности.
В дверях стоял мужчина приблизительно двадцати футов ростом, около семи футов в плечах, с огромной, похожей на дыню головой и парой черных слезящихся глаз, каждый размером с блюдце. Густая седая шерсть покрывала его тело. Пучки волос, торчавшие из ушей и ноздрей, были рыжеватого цвета и на вид жесткие, как свиная щетина. Желтая, с пятнами крови слизь капала из раздувавшихся ноздрей гиганта, и вся заросшая густым волосом кожа складками обвисала с его могучего костяка. Старуха указала на перевязанную веревками Лидию, которая к этому времени пришла в сознание и жалобно всхлипывала, И сказала: