Пещера
Шрифт:
Я остался один. Хозяин запер собаку в одном из сарайчиков, поэтому я вполне мог считать себя единственным человеком во вселенной.
Дверь в кухню не запиралась ни зимой, ни летом, по крайней мере, если Штайнеры, не уезжали куда-нибудь. Главный вход и дверь с задней стороны дома каждый вечер тщательно запиралась, дверь в кухню -- никогда. Она выходила на дорогу, и поэтому была более удобной, чем центральный вход. Что это --традиция или обыкновенная лень -- я не понял. По обе стороны двери в стены были вбиты две скобы, в которые вставлялся массивный деревянный брус.
Как бы там ни было, я остался на кухне один. Попивая пиво, я заполнил дневник, потом занялся разработкой деталей маршрута предстоящего дня.
Меня начало клонить в сон. Я поднялся, чтобы размять затекшие суставы, и подошел к очагу. В ночной тиши послышался шорох. Я прислушался. Дрему как рукой сняло. Шорох доносился снаружи. Он был настолько тихим, что неудивительно, как я не услышал его раньше. Я взглянул на часы -- слишком поздно для местного жителя, которому с рассветом на работу.Кто-то осторожно крался вдоль дома. Я пересек кухню и встал у окна. Шорох повторился ближе и отчетливей. Мне показалось, что сегодня я его уже где-то слышал.
Сомневаюсь, что мне удалось достаточно точно передать атмосферу кошмара. Трудно представить себе ночь в Альпах здесь, в центре Лондона, сидя в мягком кресле. Шорохи или шаги -- называйте как хотите -- приближались с умопомрачительной медлительностью. Лучше сказать, тщательностью. Тогда у меня в голове возник образ инвалида, который с огромным трудом передвигается на костылях. Тишина, затем -- шаркающий звук, будто костыль переставляется дальше, задевая землю, вновь тишина. Вдруг позади дома страшно завыла собака.
Сердце екнуло и ушло в пятки. И до этого нервы были напряжены до предела, а тут еще жуткий вой, который мог означать только то, что собака почуяла чужого. Я бросил взгляд на дверь. Скорее закрыть! Я не причислял себя к трусам и никогда не пасовал перед лицом опасности, но в тот момент что-то сломалось и я перестал быть самим собой.
Деревянный брус показался слишком громоздким, чтобы запереть дверь без шума. Кроме того, ноги будто приросли к полу, так что я не мог ступить ни шагу.
Горела лампочка. Электрический свет казался резким, но ни за что на свете я не согласился бы его погасить. Я стал у окна так, чтобы силуэт не был виден снаружи.
Шарканье повторилось совсем рядом. Я лихорадочно огляделся кругом в поисках какого-нибудь оружия. Ничего. Наступила долгая пауза, затем снаружи раздалось сухое покашливание, подобное тому, какое раздалось из пещеры. Собака жалобно взвизгнула. Волосы стали дыбом у меня на голове, когда я увидел, как старая деревянная щеколда скрипнула и начала подниматься.
Колоссальным усилием воли мне удалось сбросить оцепенение. Я понятия не имел, кто находится по ту сторону двери, но одно знал наверняка: что сойду с ума, если окажусь с ним лицом к лицу. Я бросился к двери и повис на щеколде. Мне удалось ее опустить, но уже через мгновение я с ужасом почувствовал, что несмотря на все усилия, она неумолимо поднимается. Через секунду дверь приоткрылась
И вновь она начала подниматься. Я оглянулся по сторонам в поисках опоры. На вымощенном камнем полу удалось нащупать еле заметный выступ. Страх не проходил, но первоначальное оцепенение отступило и я вновь обрел способность к сопротивлению.
Дверь мало-помалу отворялась.
Мой взгляд задержался на прислоненном к стене брусе. До него было фута четыре, не больше. Преодолев на мгновение невидимого противника, я захлопнул дверь. Подставил ногу я потянулся к брусу. Тот оказался тяжелее, чем я предполагал; удержать его в одной руке было невозможно. Вдруг ботинок под ужасающим давлением заскользил, пальцы разжались, и брус рухнул на пол, задев по пути огромный медный таз, который с грохотом запрыгал на полу. Наверно это меня и спасло, ведь до сих пор борьба проходила в полной тишине.
В следующее мгновение произошло несколько событий одновременно: дверь распахнулась настежь, собака зашлась лаем, Штайнер закричал наверху и весь второй этаж вспыхнул ярким светом. Давление на дверь ослабло, я ногой захлопнул ее, нашарил на полу злополучную балку и дрожащими руками вложил ее в скобы. Затем, обессиленный, рухнул на пол.
Не стану утомлять вас пересказом того, что произошло позже. Все смешалось -- удивление, а затем ужас Штейнеров, дикий вой собаки, бренди, которым меня привели в чувство, бессвязные объяснения. Разумеется, больше в эту ночь мы не ложились. Двери забаррикадировали самой тяжелой мебелью, которую только смогли отыскать. В сложившихся обстоятельствах это потребовало известной доли мужества.
Должен признаться, никогда в жизни мне не приходилось испытать большего ужаса, чем той ночью. Страх парализовал тело и мозг. Потребовалось немало усилий, чтобы восстановить равновесие. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Когда под действием бренди я пришел в себя, мы забаррикадировали все двери и окна, включили весь свет. Штайнеру пришла в голову блестящая идея разбросать по полу металлическую утварь, чтобы услышать, если кто-то захочет подняться по лестнице.
Откуда-то он извлек три огромных охотничьих ружья, похожих на средневековые мушкеты. Закончив приготовления к половине второго, мы укрылись в спальне -- комнате с самой толстой дверью. До рассвета оставалось около четырех часов.
Все это время мы провели в напряженном ожидании, переговариваясь шепотом и вздрагивая от малейшего шороха -- будь то порыв ветра или стук ветки в стекло. Мы избегали говорить о случившемся прямо, но то и дело возвращались к нему косвенным образом. Я не ошибся, предположив, что Штайнерам известно куда больше, чем они пытаются показать.
Фрау Штайнер обронила ненароком фразу "До сих пор они не заходили так далеко", но муж тут же толкнул ее локтем. Что и говорить, у меня было время поразмыслить над происшедшим. Какая из Богом созданных тварей обладает достаточным разумом, чтобы, подобно человеку, поднять щеколду? Обезьяна? Возможно. Только откуда ей взяться в горах?