Пещера
Шрифт:
Раман перебил его даже резче, чем следовало; впрочем, через минуту собеседник, в свою очередь, перебил его тоже:
– Снова Нимробец?! Да ты знаешь, как мне надрали хвост в прошлый раз, когда, вместо того чтобы стать жертвой этого твоего заговора, она выскочила замуж за этого, как ты говорил, ее надзирателя, Тодина? Раман, я тебя очень ценю и уважаю, но тема несчастной Нимробец несколько протухла, ты так не считаешь?
– Тодин, – начал Раман злобно, – этот Тодин, между прочим…
И запнулся. Покосился на Павлу и прикусил язык.
Дальнейший разговор и вовсе не склеился;
– Я же говорила… Никто не поверит.
Раман плюнул, потянулся к трубке снова – но внезапная боль в сердце не дала ему закончить движения.
– Интересно, – сказала Павла, глядя, как он, скорчившись, выуживает из упаковки яркую капсулу, – о смерти Тритана будут сообщать по телевизору?..
Раман удивленно на нее оглянулся.
Она сидела, сцепив пальцы, и костяшки их не просто побелели – посинели, как у мертвеца.
В восемь часов телефон заговорил сам – и уже не замолчал ни на минуту. Звонили из газет и телепрограмм, звонили растерянные, удивленные, присутствовавшие и не присутствовавшие на генеральном прогоне, все желали объяснений, некоторое переживали, некоторые злорадствовали; в девять Павла сказала все тем же мертвым, отстраненным голосом:
– Снимите трубку, пусть лежит… Сейчас надо… позвонить Раздолбежу.
Раман выглянул в окно; серая машина по-прежнему стояла напротив подъезда. Ему даже стало казаться, что это именно та машина. У которой был шанс сшибить Павлу в самый первый день их с Раманом знакомства…
– Занято, – беспомощно сказала Павла за его спиной. – Все время занято… И у них, наверное, то же самое, ведь Раздолбеж анонсировал…
Она не договорила.
Надо включить телевизор, подумал Раман вяло. И радио тоже надо включить, авось что-нибудь да услышим…
– Алло, – быстро сказала Павла в трубку, – Лора? Да. Я знаю. Да, я знаю… Что? Кассета, – она быстро взглянула на Рамана, – кассета у Ковича… Да. Да… Сейчас? – она отвела трубку от лица, обернулась к Раману: – Включите… Там анонс…
Пульт телевизора оказался почему-то под высокой горой из пыльных старых газет; Раман поймал четвертый канал, на экране был сам он, Кович, на сцене, раскланивающийся вместе с актерами после какого-то спектакля, кажется, «Голубого Рога»… Веселый и сытый, и лет на пять моложе, а по сравнению с сегодняшним днем – так и на все десять…
– …обещает стать событием не только сезона, но и прошедшего десятилетия. Театральные агентства многих стран мира уже закупили билеты на много месяцев вперед, команда любителей театра нашей страны пополнится отрядами иностранных туристов… Сезон обещает быть жарким, возможно, не всем из наших постоянных зрителей повезет именно в этом году прорваться на премьеру – для вас, хранящих в бумажнике заветный билет, и для вас, не рассчитывающих получить его в ближайшее время… Смотрите завтра, в восемнадцать ноль-ноль, в передаче «Портал» – специальные материалы о премьере «Первой ночи» в театре Психологической драмы… Беседа с режиссером Раманом Ковичем, фрагменты спектакля, все, что вы захотите знать о постановке Рамана Ковича – «Первая
– Да, Лора, – сказала Павла глухо. – Да, мы смотрим… Нет, не с мужем. Нет… Что?!
На экране скалились друг на друга театральные маски.
– Передачу-то никто не запрещал, – сказала Павла сквозь зубы. – Это же не просто рейтинговая, это… А. Ну да… Трюк. Просто рекламный трюк Ковича, это точно, правильно, Лора… Да. Наверняка. Может Раздолбеж подойти?..
На экране появился служебный вход, даже окна Раманова кабинета попали в кадр тоже; мне надо в театр, подумал он устало. Ведь, наверное, все уже все знают… Легче, не надо сообщать… Но все равно надо в театр, я должен убедить их… что не конец, что все еще вернется…
Спектакль жив, подумал он с внезапным ожесточением. Спектакль-то жив, он просто… он просто спит. Никто не помешает ему, Ковичу, ежемесячно устраивать прогоны… чтобы поддержать… чтобы…
Мумия, сказал трезвый внутренний голос. Как бы живой, как бы мертвый… Спектакль, лишенный зрителя, не живет, как не живет рыба на берегу… Оболочка останется – но выветрится суть. Увянет, ссохнется…
– Четвертый канал приносит зрителям свои извинения, – бархатным голосом сообщил диктор на фоне все тех же скалящихся масок. – По техническим причинам вместо анонсированной в передаче «Портал» информации состоится обзорная экскурсия по театрам столицы. О том, когда выйдет в эфир анонсированная передача, будет объявлено дополнительно…
Рекламный ролик.
Он все еще тупо смотрел в экран, когда за спиной его заговорила Павла.
– Добрый день, господин Мырель, – Павла говорила бесстрастно, и эта бесстрастность беспокоила Рамана все больше и больше. – Да, я знаю… Кассета готова… Почему?..
Некоторое время она молчала, слушая вибрирующий в трубке голос. Раман переключал каналы. Первый, одиннадцатый, двадцать восьмой…
– …был глубок, и…
Он успел переключить канал прежде, чем Павла, стоящая спиной к экрану, успела увидеть спокойное, слегка рассеянное лицо Тритана Тодина, глядевшее с фотографии в траурной рамке. И прежде, чем она успела расслышать стандартную формулировку некролога.
Ты был мерзавцем, егерь Тодин, думал Раман, ты был лгуном, но ты умер так, что я чувствую себя виноватым…
Когда Павла заговорила снова, Раман вздрогнул. И испуганно посмотрел ей в лицо.
– Но господин Мырель, – говорила Павла каким-то лязгающим, как железная машинка, голосом. – Это действительно ВЕЛИКИЙ спектакль. Я не понимаю до конца мотивов… комиссии по нравственности… но передачи-то никто не закрывал?! Ее ждут, это будет…
Пауза. Павла молчит, в трубке дрожит, срывается, вибрирует голос.
– Напрасно, господин Мырель. Нет, при чем тут мое мнение… Господин Тодин?..
Она запнулась. Раман подавил в себе желание вырвать трубку из ее рук и закричать Раздолбежу в уши все, какие знал, ругательства.
– Господин Тодин со мной согласен, – сказала Павла тем самым мертвым голосом, который бросал Раман в дрожь. – Потом. До свидания.
И она положила трубку и обернулась к Раману – но в этот момент телефон затрезвонил снова, Павла механически ответила, с какой-то даже улыбкой: