Пещера
Шрифт:
Кович нервно усмехнулся:
– Мне кажется, я только этим и занимаюсь…
– Вы смотрите снаружи, – Тодин устало вздохнул. – Вы четко разделяете – это они, в темноте среди камней, они, покрытые шерстью, а это мы, порой вздорные, порой невыносимые – но люди, этим все сказано…
Раман молчал. Он не понял.
– Правильно разделяете, – сказал Тодин после паузы, неожиданно сухо. – Потому что с точки зрения человека мир Пещеры – отвратительнейшее место. Хруст перекусываемых позвонков, – Тодин болезненно поморщился, и Раман автоматически
Тодин наблюдал за ним, и взгляд у него был тяжелый. Раман отвернулся; он никогда не терпел рядом сильнейших, в чем-то его превосходящих, и даже равных по возможностям не очень-то жаловал; Тритан Тодин был, наверное, великим режиссером. Режиссером спектакля «Жизнь».
Администраторша под дверью цокала каблуками и нервничала.
– Мы с вами закоснелые циники, – сообщил Тритан с усмешкой. – Всякий нормальный человек покроется краской, если вслух заговорить с ним о Пещере. Этот стыд… подсознательное отвращение к миру Пещеры имеет совершенно определенную, защитную функцию.
Кович не выдержал и усмехнулся. Так насмешливо и гнусно, как только умел.
– Да, – Тритан печально кивнул. – Можете сколько угодно смеяться… Но когда человеческая сущность сочетается с сущностью, к примеру, саага… Знаю, что вы мне скажете. Я отвечаю за себя, я мужчина, обуздать зверя – дело чести… Давайте поставим вас на пьедестал и будем считать примером для подражания. А тем временем в городах и местечках, в отдаленных углах и на соседней улице народятся мальчишки и девчонки, которые…
Он запнулся. Зеленые глаза его мгновенно сделались мутными, темными, как заброшенный жабий пруд.
– Та старуха все кричала, что украла не она, а кто его знает, как все было на самом деле… Раздели донага, накололи на ось, у нее седые…
Он сделал над собой усилие, глаза его снова стали ярко-зелеными и уперлись Ковичу в лицо:
– Что самое печальное… Если человека и зверя соединить в одной личности, получается нечто худшее… чем просто… сааг. Человек хитроумнее… сааг не может быть изувером и получать от пытки удовольствие. Правда?
Раман стиснул зубы. Тритан Тодин довлел над ним, давил, ставил в тупик; слишком сильный соперник – Тритан Тодин. Можно только порадоваться за Павлу… и за ее выбор.
Не разжимая зубов, он растянул рот в усмешке:
– Вы хотите сказать, что я рушу устои? Подрываю корни, рублю сук, на котором сижу? Я правильно истолковал ваши…
Он замолчал. Он собирался сказать «ваши откровения», но в последний момент все же запнулся, потому что все, о чем рассказывал Тодин, вдруг в красках встало перед его, Рамана, глазами. И ему сделалось дурно.
Значит, он ПОВЕРИЛ?!
Тритан опустил веки:
– Я прекрасно понимаю, Раман, что вы хотите этим спектаклем сказать. Кто-то больше любит Пещеру, кто-то меньше… Кто-то боится сильно,
Кович молчал. Администраторша под дверью ждала его, сколько, интересно, она уже ждет, на который час он ей назначил встречу?..
– Но, Раман, приносить в жертву своему творческому порыву… приносить нечто, очевидное для многих умных людей, сапогами топать по запретной территории… Да, она существует. Да, такое гадкое слово «запрет». Его ненавидят дети и режиссеры. Черт, не хочу читать мораль… Короче говоря, если мне не удалось вас убедить – просто примите к сведению.
В стекло билась муха. В десяти сантиметрах от распахнутого окна. Кого-то эта муха мне напоминает, подумал Кович мрачно.
– Вы преувеличиваете волшебную силу искусства, – желчно сказал он, обращаясь к мухе.
– Отнюдь, – без улыбки отозвался Тодин. – Я рад, что мы с вами пришли к взаимному пониманию.
– Да? – усомнился Раман.
– Да, – Тодин кивнул без тени сомнения. – Кстати, если захотите увидеть Павлу… Мне кажется, она будет рада.
В эту ночь ее мучило скверное, исключительно скверное предчувствие. Ей почему-то вспоминался тюбик помады в щели тротуара – символ неосознанного, непознаваемого страха.
А утром пришел охранник.
Этот парень не был ей знаком. Она привыкла здороваться с охранниками и медсестрами – но этот, улыбчивый, коротко стриженый, встретился ей впервые.
– Доброе утро, Павла… Идемте.
– Доброе утро, – отозвалась она вежливо. – Разве на сегодня что-то назначено?
Вот уже несколько дней ее не тревожили лечением… то есть исследованиями. Тритан сказал, что, возможно, скоро они вообще не понадобятся.
– Доктор Барис хочет с вами поговорить, – парень улыбнулся снова. – Наденьте что-нибудь, в коридоре прохладно, опять перестарались с этим самым дурацким кондиционером…
У него была странная манера говорить. Чуть поспешно, как будто желая избежать паузы, как будто собеседник может задать неприятный вопрос, которого допускать ни в коем случае не следует.
– Идемте, Павла… – повторил парень почти просительно. Таким извиняющимся голосом не говорили ни один охранник и ни одна медсестра; Павла удивилась.
Она покорно набросила курточку; этот огненно-красный спортивный костюм купил ей и принес собственноручно Тритан. Чтобы не травмировать здорового человека больничной одеждой…
Всякий раз при имени Тритана она ощущала усталость. Даже если это имя было произнесено в мыслях.
Они шагали по пустынным коридорам – зеленый, как травка, сопровождающий и Павла, одетая в цвета пожарной машины. Сопровождающий, кажется, спешил – во всяком случае, шагал все быстрее и быстрее. Как будто в конце пути ему была обещана конфетка; Павла удивилась снова.