Пещера
Шрифт:
Почему?
Она не думала. За нее решал инстинкт, может быть, тот самый, за которым так усердно охотились все эти исследователи, Барисы, да и Тритан…
– Тритан! – крикнула она за миг до падения.
Падение было мягким. На кучу все того же белья.
Кварцевые лампы.
Инстинктивно прикрывая глаза, Павла поднялась на четвереньки, ковыляя, добралась до закрытой железной двери – заперто!
За ее спиной что-то грузно упало в груду белья.
Другая дверь – стеклянная, за дверью – коридор, в конце его – женская фигура в белом, медсестра или
Павла схватила воздух ртом, готовясь закричать.
В этот момент на лицо ей с разгону опустилась широкая ладонь.
Гадость, которой невозможно дышать. Гадость, гадость!..
Темнота.
Глава седьмая
Переступив порог клиники, он почувствовал себя персонажем детского кино. Так называемого «детектива».
Их было, вероятно, полным-полно; неискушенный глаз вряд ли их видел. Даже Кович, со своим наметанным на всякие странности оком вычислил их только на половине пути.
За каждым поворотом. Как телеграфные столбы – с натянутыми между ними цепкими взглядами. Внешне безразличные и расслабленные, кто в белом халате, кто в синем, кто в комбинезоне электрика, кто просто сидит, неприметный, слушает радио…
Мягкий пол глушил шаги; улыбчивая медсестра вела Рамана каким-то кружным путем, он, пожалуй, сам бы не смог вернуться. А если и смог бы, то только изрядно поплутав.
Вышли к лифту; в зеркальном потолке его отразились белая шапочка медсестры, облезлая макушка Ковича и иссиня-черная шевелюра задумчивого, прикатившего на лифте парнишки. Под мятым костюмчиком случайного спутника прятались сноровка и мощь, на дне равнодушных глаз жил все тот же, цепкий профессиональный взгляд. Раману вдруг сделалось не по себе – в повседневной жизни люди не так часто следят друг за другом. Из каких специальных школ они притащили этих странных ребят? Да еще столько, чтобы хватило на каждый поворот бесконечного коридора?..
И, главное, зачем, спросил перепуганный внутренний голос. Чтобы хранить, беречь, не выпускать из виду ассистентку Павлу Нимробец, непутевую Павлу, которая еще два месяца назад никому не была нужна…
Все, о чем говорил Тритан Тодин – весь этот бред о пороховом заряде, подложенном под человечество – воплотилось в ионизированном и увлажненном воздухе пустынных коридоров. Атмосфера тревоги и несвободы. Та атмосфера, которую так сложно создать искусственно – особенно на сцене, особенно силами ленивых и добрых актеров…
Когда спектакль приходит к финалу, с трудом созданная атмосфера гаснет, исчерпав себя, тонет в аплодисментах. Кто будет аплодировать Павле Нимробец?..
– Пожалуйста, господин Кович, войдите…
Первым, что он увидел, был томик Вечного Драматурга. Его собственная книга, лежащая на краю маленького стола, как-то небрежно лежащая, будто забытая, хоть и на виду…
– Привет, Павла.
Прикрылась дверь за его спиной. Мертво прикрылась, наглухо, на замок.
– Привет, узница… Ты знаешь, что при дворе Лера четвертого опальные фаворитки
Она механически посмотрела на свой спортивный костюм. Даже не улыбнулась; перевела глаза куда-то под потолок, он невольно проследил за ее взглядом и увидел стеклянный глаз объектива, замаскированный, но не очень тщательно.
– Нас смотрят? – спросил он упавшим голосом. Ситуация переставала быть объяснимой. То есть нормальной она давно перестала быть, но круглосуточная слежка…
Значит, он не сможет поговорить с ней о том, что интересует его больше всего. О главном.
– Как ты себя чувствуешь?
Она усмехнулась:
– Меня пытались выкрасть…
– Чтобы жениться? Чтобы съесть?
Нет, она не хотела улыбаться. Или не могла; случившееся с ней – а с ней ведь действительно что-то случилось! – сделало ее тихой, какой-то скованной, застывшей:
– Чтобы синтезировать из меня… сделать… Тритан вам не объяснил?
– Говори мне «ты», – сказал он механически.
– Значит, объяснил, – она вздохнула.
Раман понял, что не знает, что говорить. То есть еще сегодня утром, собираясь к Павле, он ясно понимал, зачем идет и что скажет – но теперь, под скромным взглядом маленького объектива, все это как бы не имело смысла. И слов не было…
Кроме тех, что напечатаны на бумаге.
И он полез в сумку:
– Вот, посмотри…
Газеты были разные – популярные, с желтизной, и уважаемые, занудно-благородные; заметки, которые должны были заинтересовать Павлу, помечены были красным маркером.
«Допустит ли Триглавец превышения полномочий?»
«В психиатрической клинике столицы содержится под стражей здоровый человек».
«Будет ли удовлетворен научный интерес Познающей главы? За чей счет?»
Павла пробежала заметки глазами. Заметно побледнела; протянула газеты обратно, как показалось Ковичу, со страхом:
– Вы… Тритан ЭТО видел?
Кович почувствовал, как тлеющее в душе раздражение вдруг расцветает махровым цветом.
– Я не носил к нему на утверждение… Он не расписывался красным карандашом. Ты об этом спрашиваешь?..
Павла отвернулась:
– Я знаю, что вы его не любите.
– Он использует тебя, – Раман поднял голову, злорадно заглянул прямо в равнодушный глаз объектива. – Он использует тебя, никто тебя не похищал, это подставка. Фокус для легковерных девочек…
– Когда премьера? – спросила Павла шепотом.
Раман опомнился.
Наверное, он просто старый упрямец. «Мастер конфликта», как говорили о нем еще в училище… Но что это за театр – без конфликта?!
– Скоро, – сказал он неожиданно спокойно. – И считай, что ты уже приглашена.
– …Разве, берясь за эти исследования, вы не знали заранее, с какими проблемами столкнетесь? Что получение результата связано с разрушением личности донора? Вы знали об этом С САМОГО НАЧАЛА!..
Угрюмый мужчина, сидящий по правую руку полной женщины с холодным взглядом, все наливался и наливался кровью. Тонкие губы нервно прыгали: