Пещера
Шрифт:
Раман стиснул зубы. Его ученик Дин как-то признался ему по секрету, что в те дни – дни охоты на Павлу – Кович был просто невыносим…
Конечно, Дин не знал причины. Кович и в лучшие-то времена не бывал симпатягой…
– Вы думаете… Тритан, что гипотетическая угроза миру оправдает вас в случае, если выплывет на свет факт незаконного задержания, ложного диагноза, исследований без согласия пациента?
– Раман… к сожалению, угроза не гипотетическая, а вполне реальная. И у Познающей Главы есть целый ряд специальных полномочий…
– Если вы в течение дня не освободите госпожу Нимробец, мне придется идти в Администрацию.
Кович
– «Освободите»… – его собеседник пожал плечами. – Как будто Павла действительно в тюрьме.
– Принудительное содержание в клинике…
– Принудительное?!
Органный голос Тритана легко перекрыл незаконченную фразу Ковича. Зеленые глаза сузились, Раман невольно напрягся и с трудом подавил желание отвести взгляд.
– Раман, я рассказал вам о Добром Докторе не затем, чтобы развлечь. Вспомните, когда вы учились в училище – вы ведь театральное училище заканчивали, я не ошибся? – вас еще на первом курсе заставляли читать «Легендарий»… Помните? Самая древняя легенда – помните? – о том, как Пещера была всюду, люди жили в ней днем и ночью, и души их были дремучи, покрыты шерстью… То, что красивый язык легенды определяет как «покрытые шерстью души», есть ни что иное как излишки природной агрессивности, не отделенные от человеческой личности, преломленные ею… в особо отвратительных формах. Грубая агрессия, используемая для достижения вполне человеческих целей. И наоборот – по-человечески хитроумные методы для достижения целей звериных. В высшем своем проявлении – так называемая война, котел коллективной жажды убийства. Вот что имеют в виду специалисты, говоря о «мире без Пещеры»… Мир без Пещеры есть Пещера в дневном мире. Пещера навсегда.
– По вас проплакалась педагогическая карьера, – сообщил Раман угрюмо. – Дети любят людей с богатой фантазией.
– Дорогуша Раман, технически эта фантасмагория – Пещера навсегда – вполне реализуема. Добрый Доктор это практически устроил – правда, на очень на ограниченной части суши… Но самое печальное, что его опыт никого ничему не научил.
Тритан вдруг подался вперед, уголки его губ резко опустились вниз:
– Вы можете себе представить, какие это деньги – продавать везение? Гарантированную безопасность в Пещере? И сколько будет покупателей? Да, большинство богатых и влиятельных людей бродят по Пещере хищниками, но ведь и хищникам не миновать старости. Слабости; ой как это обидно, Раман, когда стая наглых схрулей загрызает старого матерого саага, как это печально…
Рамана передернуло, но взгляда он не отвел.
Тритан выпрямился. Выражение его лица снова изменилось – теперь оно казалось бесстрастным, даже равнодушным:
– В мире существуют силы, готовые правую руку отдать за обладание Павлой Нимробец. И это не Триглавец, Раман, Триглавец действует в рамках закона, а если закон по какой-то причине тесен – что ж, Триглавец его перекроит… Но есть еще наследники Доброго Доктора, которые, заполучив Павлу, за неделю синтезируют искусственное везение. И станут торговать им, в благороднейших, как водится, целях, ведь если сотня состоятельных людей избавится от страха Пещеры, мир еще не рухнет… Так они думают.
Тритан встал, и Раман с неудовольствием обнаружил, что смотрит на него снизу вверх.
– Вот
– В ее интересах вы убедили ее, что она больна?
Тритан осекся. Развел руками, как бы говоря: ох, как с вами сложно… Помолчал, подошел к окну, занял любимое место самого Рамана – на подоконнике, над служебным входом, над улицей, над клумбой с новыми, уже совершенно летними цветами…
– Раман… Вы уверены, что справитесь с постановкой «Первой ночи»?
Ковичу удалось не выказать эмоций. Его лицо осталось холодно-насмешливым – так, во всяком случае, ему казалось; на краю стола лежала черная кожаная папка с распечатками пьесы, с его собственными, Ковича, беспорядочными наметками.
Собственно говоря, чего он, великий Кович, испугался?!
– Я уверен, – отозвался он, не отводя взгляда от зеленых, как измена, глаз Тритана Тодина. – А у вас есть сомнения?
– У меня есть сомнения, – Тритан вздохнул, – но другого порядка… Что, если эта постановка придет в конфликт с общественной моралью?
Пауза. Кович наконец-то опустил глаза.
Общественная мораль гибка и растяжима – но лишь до определенных пределов. Собственно, только Триглавец, и только вооруженный такой формулировкой, имеет над Свободным Искусством некое подобие власти…
– Вы что, угрожаете мне, Тритан? – спросил Кович высокомерно. – Пусть неубедительно, пусть мелко – но все же угрожаете?..
Тодин прислонился спиной к раме. До половины прикрыл веками зеленые глаза, в свое время так поразившие доверчивую Павлу Нимробец:
– Двадцать с небольшим лет назад… я занимался неким тяжелым и грязным делом. Я был наблюдателем… в горном районе, отрезанном от мира… во всех смыслах отрезанном, потому что это был изолят. Пещера там не выполняла своих функций, никто не мог реализовать агрессию в ее естественной форме, Пещера отмирала, превращаясь в призрачный, безопасный и бесполезный сон… А потому животные реакции пришли в дневной…
Тодин запнулся. Его светлые глаза медленно темнели, будто наливаясь нефтью:
– Вы никогда не задумывались, как это сложно – проткнуть человеческое тело острым предметом? Физически сложно… Традиционная казнь в изоляте, в так называемых «дальних республиках»… то есть любое село называло себя республикой, дело не в этом… Традиционная казнь там была – насаживание на колесо. Прокатить по улицам и скинуть в пропасть, благо пропастей там полным-полно… Так вот Раман, вы можете себе представить, какие инструменты использовались для того, чтобы насадить человека на железную ось этого самого колеса? Чтобы он не умер сразу? Чтобы он держался крепко?
Кович сглотнул.
– Я присутствовал при такой казни, – мягко сказал Тритан. – Мне было двадцать лет… Впрочем, возраст не имеет никакого значения. Вам не кажется, что сааг, пожирающий жертву, чтобы утолить голод… И толпа людей – людей, Раман! – в справедливом гневе катящая колесо… на котором…
Тодин поперхнулся и замолчал. По брусчатке под окнами шелестели шины, за дверью цокали взад-вперед деловитые каблуки администраторши.
– Раман… Простите. Я понимаю, что радости вам не доставил ни на грош. Я хочу, чтобы вы поняли, и не знаю, как объяснить… Раман, – он подался вперед, грозя соскользнуть с подоконника, – вы пробовали когда-нибудь посмотреть на мир Пещеры человеческими глазами?