Пещера

Бардаш Валерий

– Да, пять лет назад.

– А сколько их младшему?

– Около десяти должно быть, не помню точно.

– Тоже хочешь молодую жену? Налить чаю?

– Спасибо. Ты хорошо знаешь, что без молодой жены я проживу совершенно спокойно.

– Кто вас знает? Допьёшь остатки? Немного осталось.

– Давай.

Застучала перекладываемая в раковину грязная посуда. Павел снова обратил свой взгляд к окну. На небольшом участке открытого ясного неба виднелось несколько тонких белых полосок. Идёт издалека непогода? Давно пора. В горах уже несколько раз выпал снег. Он посетил мысленно своё ущелье. Оголённые деревья, кусты, твёрдая холодная земля, белый налёт на высоких вершинах. Большая гора, конечно, поседела и приосанилась больше всех.

– Ты где?

– Мало

мы были в этом году в ущелье. Нужно постараться зимой почаще ездить.

– Постарайся.

– Хочешь прочитать интервью?

– Давай, может, прочту. Да ты мне уже всё рассказал. Что-нибудь новое?

– Да нет, ничего нового. Уже не так философствует, как прежде. Помнишь: о перерождении, обновлении души и организма? Помудрел. Только продолжает ходить. Теперь всегда один, даже без поддержки. Новая мода у них пошла. Представляешь, совершенно один в целом ущелье?

– Кому как нравится.

– Сын маленький, молодая жена, а его не оторвать от гор. Теперь, говорит, самый смак. Не для славы, не для острых ощущений, не из-за природы. А для того, чтобы просто быть там. Один из самых изысканных способов ухода от жизни.

– Пусть ходит, если нравится.

– Да. Ему нравится. И мне бы, наверно, понравилось.

Павел отклонился на спинку стула и затих, прислушиваясь к шуму кухни и улицы. На лице появилось выражение, которое никогда не нравилось Марии, беспокоило её. Она, разумеется, не высказывала своё беспокойство вслух.

– Но нам ничего не остается, как стараться преуспеть в нашей жизни ниже облаков. Это задача посложнее, правда, солнышко?

Солнышко посмотрело на своего мужа и ничего не ответило, чем его совершенно не удивило.

– Как нам с тобой быть счастливыми? Какие есть. Здесь, сейчас?

В глазах Марии опять проявилась хорошо знакомая ему непроницаемость. Было время, когда он был уверен, что за этой непроницаемостью почти ничего нет. Неразвитость мысли. Медленно, очень медленно зарождалось в нём чувство, что, напротив, там очень много есть всего, что там совершенно незнакомый, неизвестный ему мир. Осознав это, он постепенно стал учиться уважать этот мир, совсем его не понимая, не уверенный порой, что не выдумал его, но уверенный почему-то, что в нём всё гораздо понятней и проще, чем в его. И естественней. Появившись в первый раз, эта уверенность принесла ему неожиданную и окрыляющую надежду. Возможен другого рода порядок, другая логика, другая нелогичность. Возможен другой мир. Это, пожалуй, было одним из самых больших открытий его жизни. Появилась надежда на спасение. Потому что в его собственном мире с некоторых пор прочно поселилась безрадостность.

– Тоже продать дьяволу душу?

Он решил не развивать эту тему дальше, не уверенный, что знает как.

– Он скоро должен вернуться. Нужно позвонить Томе, узнать.

Павел поднялся, обнял и поцеловал жену.

– А где он сейчас?

– В экспедиции. На Северном полюсе, кажется.

*

Картинки этого участка предвершинного взлёта запечатлены только в памяти восходителей. В памяти нескольких сот побывавших здесь людей. Многих из них уже давно нет в живых. Участок не видно со стороны базового лагеря, прячущегося у основания северного ледника вершины. Не видно его ни с восточной, ни с западной, ни с южной сторон. Так утверждают знающие люди. Среди наблюдателей, тревожного племени, он известен под названием Черная Дыра. Большинство из них молчаливо мирится с тем, что, достигнув этого места, маленькие тёмные точки на белом фоне льда и снега, точки, которые, кажется, уже почти на вершине, должны хотя бы на короткое время исчезнуть из вида. С железной необходимостью. Самые беспокойные из наблюдателей спрашивают иногда у людей наверху, можно ли обойти этот участок слева или справа? Можно ли под него подрыться? И получают всегда один и тот же ответ.

За исключением этого вопроса внизу не любят говорить об участке. Отчасти потому, что говорить о нём всегда ещё рано. Он находится под самой вершиной, он уже почти вершина, а до вершины всегда идти и идти. Целую экспедицию. Но это не главная причина неупоминания. О главной причине люди внизу и вовсе не говорят.

На маршрутах этой горы немало скрытых от наблюдения мест. Ни за одним из них не закрепилось специального названия. Когда тёмные точки исчезают в других местах, люди внизу не чувствуют себя беспомощными. У них есть представление о том, чем там заняты эти точки, а главное, они знают, чего следует ожидать. Ожидать следует появления точек на противоположной стороне участка. В некоторых случаях на той же стороне, что тоже логично и понятно. Поведение точек, скрывающихся в Чёрной Дыре, люди внизу с некоторых пор не пытаются предсказать.

Никому здесь не до фотографирования. Среди восходителей участок не пользуется какой-то особой репутацией. Широкий ледовый склон средней крутизны с выходами скал. Трудности маршрута позади. Поставив на него свой ботинок, некоторые из восходителей вспоминают, что случается здесь иногда с их товарищами, которые в предчувствии близости вершины забывают об осторожности. Об осторожности на участке в той или иной мере забывают все, но не всем это сходит с рук. Нет уже сил для неё. Сердце вот-вот готово лопнуть, как перекачанный воздушный шарик. Глаза, кажется, видят вершину, утомлённый мозг уже давно на ней, но для работающего на надрыве тела до вершины ещё целая вечность.

На спуске и вовсе не возникнуть мысли задержаться и вынуть камеру, которая только была спрятана после фотографирования на вершине. Не до того. День уменьшается, вдали видны подозрительные тучи – вниз как можно скорей. Здесь нет навешанных верёвок, они начинаются на триста метров ниже, перед отвесами северной стены. Безопасное передвижение по такому рельефу не должно быть большой проблемой для опытной двойки. Все решают эту проблему приблизительно одинаково.

Они заранее договорились не связываться, поэтому верёвки у них не было. Им не обязательно было ждать друг друга, но Дмитрий не одобрял раздельного хождения. С Павлом они всегда ходят вместе. И если бы напарник не решил спрыгнуть со скального выступа, вместо того чтобы обойти его, они бы никогда не вспомнили бы впоследствии об этом участке. Но он почему-то решил прыгнуть. С высокого довольно выступа. Что-то в его фигуре, когда он готовился к прыжку, привлекло внимание Дмитрия. Какое-то незнакомое неуместное движение. Бесшабашное, рискованное. Такое, о возможности которого в это время старались не думать потерявшие их из вида люди внизу.

В объяснениях подобного поведения на больших высотах нет недостатка. “Горнячка”, общее переутомление, ослабление внимание и воли. Если подумать, то это удивительно, что люди в состоянии вести себя нормально в таких условиях. Но Дмитрий и его напарник были не случайные здесь люди, а одни из наиболее подготовленных, закалённых и умудрённых опытом. Может, Дмитрию нужно было обратить внимание на то, что напарник как-то не очень охотно поднялся на ноги, когда они собрались идти вниз. Их было четверо наверху. Вторая двойка быстро исчезла из виду, они пошли следом за ней. Может, Дмитрию следовало что-нибудь сказать по поводу незастёгнутого ремешка каски. Между ними не было хорошего контакта. Не получалось. Несмотря на разницу в возрасте и опыте, в свои двадцать пять лет Дмитрий не чувствовал в напарнике большого авторитета. Неплохой мужик, но Дмитрий всё время вспоминал о Павле, залечивающем дома сломанную руку. Это им, наверно, мешало.

Напарник прыгнул. Опрокинулся на спину и покатился. Удивительно быстро покатился для такого, казалось бы, некрутого ледового склона. Он энергично перевернулся на живот, пытаясь удержаться на зажатом в обеих руках ледорубе. Его движения в это время были быстрые и профессиональные, но они не произвели желательного эффекта на скорость его скольжения. Через несколько мгновений он покатился вниз бесконтрольно, ударяясь о склон разными частями тела. Ещё через несколько мгновений он исчез за перегибом.