Песенка для Нерона
Шрифт:
Ну, так оно и было. Вот вам ваши римляне; я не хочу сказать, что в мире не станет дышаться свободнее, если всех их внезапно пожрут гигантские муравьи-убийцы. Но они живут среди нас уже довольно давно, и ничто не предвещает, что в ближайшем будущем нам удастся от них избавиться, поэтому не лишено смысла разобраться, как работают их маленькие извращенные мозги. В принципе, мы, греки, в некоторых отношениях ничуть не лучше — только никому не говорите, что я так сказал.
Ну ладно. Когда Луций Домиций первый раз увидел моего брата Каллиста и заметил, насколько они похоже, ему пришло в голову, что завести дружка, который является точной копией тебя самого — идея в лучших традициях Юлиев-Клавдиев. Весь спектр возможностей, сами понимаете. Думаю,
Я вам так скажу: для тех, кто влюбляется направо-налево, Каллист, конечно, выбор логичный. Я пристрастен, само собой. Однако сколько мне помнится, я всегда знал, что наш паренек — персона необычная, как будто он принадлежал к другому виду или типа того: улучшенная модель, усовершенствованная порода, человек из тех, что живут в платоновской Республике, а не в той многонациональной выгребной яме, которую мы называем Римской Империей. Дело было не только в том, что он был высоким, хорошо сложенным, мускулистым и все такое прочее; его отличали все те вещи, от которых вечно масса проблем, вроде доброты, великодушия, храбрости, мудрости, щедрости и альтруизма, но из-за которых он был таким симпатичным парнем. В детстве, ясное дело, я его ненавидел до самых печенок. Но и любил тоже — сильнее, чем кого-либо в жизни.
Вот такой он был.
Вот это и было то, что объединяло меня и императора Нерона, и по каким-то причинам, которых я не могу уразуметь (я любил Каллиста, но никогда не понимал его), он любил нас обоих всем сердцем, без шуток. Я даже не ревновал, хотя и старался. Кроме того, если говорить откровенно, когда ты поселяешься во дворце после нескольких лет голода, ночевок в канавах и беготни от стражников, и кушаешь белый хлеб с серебряных блюдечек, ты волей-неволей начинаешь хорошо относится к тому, кто поспособствовал такой перемене. В общем, по моему мнению, Луций Домиций был хороший человек, а тот факт, что он любил моего брата Каллиста, только лишний раз подчеркиваел его отменный вкус.
И вот, значит, так мы и жили во дворце — Каллист, Луций Домиций и я — вместе с несколькими сотнями других людей, и в самом общем смысле дела могли обстоять куда как хуже. Не спрашивайте мне, как долго это продолжалось, потому что от такой жизни происходят забавные вещи с чувством времени. Несколько лет, точно: пять или может быть шесть. Забавно. Время то ли летело, пока я купался в роскоши, то ли ползло, как улитка, потому что целыми днями мне было совершенно нечем заняться и скука обглодала меня практически до костей. В общем, это продолжалось изрядное время, и я уже вполне прижился, когда внезапно все пошло не так.
Живя во дворце, вы понятия не имеете, что творится в реальном мире.
На самом деле в реальном реальном мире, где живу я, живете вы и все прочие маленькие люди, дела шли вовсе неплохо. Само собой, повсюду кишели римляне, управляя всем, что не успело вовремя убраться у них с дороги, но с тех пор, как в большое кресло уселся Луций Домиций, налоги снижались, ну или по крайней мере не росли; он не начинал новых войн, поэтому по сельской местности не бегали толпы сержантов-вербовщиков, хватая зазевавшихся; а поскольку для разнообразия запасами зерна распоряжались полукомпетентные люди, народ на улицах не голодал. Жизнь была хороша для всех, кроме благородных римлян. К несчастью, благородные римляне были единственными, мнение которых что-то значило, а им приходилось несладко. Снижение налогов означало, что они больше не могу путешествовать по провинциям, обдирая местных и снимая сливки. Отсутствие войн было полной катастрофой, разумеется, потому что только на войне амбициозные младшие офицеры имели шанс заработать медальку. Хуже же всего, на взгляд благородных римлян, был император, выступающий перед двадцатью тысячами докеров, сыроделов и профессиональных бездельников
Как ни странно, заговор, перепугавший нас до усрачки, был практически единственным, который ни к чему не привел. Это был комплот с целью передачи трона Юлию Виндексу, наместнику провинции Галлия. Понятия не имею, с чего кому-то пришло в голову, что из Виндекса получится хороший император; в принципе, я о нем вообще ничего не слышал, кроме имени и должности. Но мы были так заняты, переживая по его поводу, что едва ли обращали внимание на испанского наместника Сульпиция Гальбу, пока его солдаты не оказались на расстоянии плевка от города. Очень глупая ошибка — все равно как переживать по поводу отвалившейся с кровли черепицы, и не замечать, что дом горит.
Короче, что произошло дальше, вы и сами прекрасно заняты, если только не были рождены в пещере и воспитаны волками. Армия Гальбы подошла к Риму и Нерон совершил самоубийство, прежде чем конная стража успела до него добраться; Гальба стал императором и был убит Марком Сальвием Отоном; Отон стал императором, правил девяносто пять дней и совершил самоубийство, прежде чем солдаты Авла Вителлия успели до него добраться; Вителлию повезло меньше, когда наместник Африки, Тит Веспасиан, въехал в город: его порубили на кусочки и сбросили в реку, и я не спешу заявлять, что он этого не заслужил.
Вся эта история высечена в камне, и вы слышали ее из самых надежных источников в цирюльне или узнали от старших, с которыми не поспоришь. Она слегка отличается от правды в некоторых незначительных мелочах, но коня на скаку не остановишь, как говорил мой дядя.
Могу рассказать забавную байку о Годе Пяти Императоров, как его стали называть. Как-то раз, несколькими годами позже, мы с Луцием Домицием оказались в винной лавке в Апамее — вонючей дыре на севере Сирии. Мы сидели там, нянчась с кувшинчиком ядовитого пойла и никому не мешая, и зацепились языками с одним писцом, который отправлял какие-то скучные функции в римской префектуре. В общем, он успел порядочно нагрузиться и вдруг принялся ругаться и жаловаться, какой он разнесчастный человек, несчастнее его не было на земле человека, и во всех его проблемах виноват подлый ублюдок Нерон.
Тут Луций Домиций опростал чашку и сказал, какое совпадение, его собственную жизнь этот подонок Нерон тоже пустил под откос, и писец сказал, ну вот! Луций Домиций сказал: извини, что спрашиваю, но что конкретно сделал тебе Нерон?
Ну, а писец — не помню, как его звали, да и неважно — скроил очень печальную рожу и объяснил, что он не всегда был ничтожным мелким писцом, в свое время он занимал должность секретаря по вопросам производства на Монетном дворе в Риме, где делают монеты. Это была, сказал он нам, очень высокая и ответственная должность, и свою работу он исполнял на совесть. Его начальники говорили ему, сколько монет и какого достоинства требует отчеканить, а он должен был нанять скульптора для изготовления форм (для чеканки монет из листового металла), изготовить десятки идентичных копий этих форм и следить, чтобы монеты чеканились в соответствии с расписанием и были под рукой, когда приходит время платить солдатам и все такое.
Как вы можете представить, сказал он, важной частью его работы было следить за тем, что творится в мире, в частности для того, чтобы не пропустить смену императора. Как и большинство из нас к концу правления Нерона, когда жизнь стала приобретать коричневатый оттенок и пахучесть, он, естественно, предположил, что следующим императором будет Виндекс, и принял соответствующие меры. Он отправил одного из своих художников в штаб-квартиру Виндекса в Галлии, чтобы тот внимательно посмотрел на наместника, сделал несколько набросков, по которым скульпторы Монетного двора смогут, не торопясь, изготовить формы прямо к началу нового правления.