Пешка
Шрифт:
Твою дивизию на наконечнике порча! Вот почему дух не возвращается.
— Стоять! — снова прошипел я и ухватил его аурными щупальцами. — Держите парни, только не ешьте. Держите крепко, — мысленно попросил я малышей. Вошел в ауру девушки. Слабую, рваную похожую на островки в океане. Где чернота? Ищу чужеродное вкрапление. Вот она, разрывает тонкое тело как бумагу и безжалостно поедает ее чавкая, рвет, и жрет как ненасытная тварь с голоду, дорвавшаяся до добычи.
Вливаю в ауру энергию, передаю свою жизненную силу, уже по спектру знаю как она выглядит. Сейчас надо быстрее заполнять.
Тонкое тело проявилось, микронное, как радужная пленка бензина на воде. Перекидываю щупальца на черноту, начинаю ее ловить и сам жрать. Как пресытившийся впихивает в себя лишний кусок. А этот кусок воняет гнилью, с запахом тухлости и тошнотворным вкусом. Противно до рвоты, словно гнилое мясо, давлюсь, мысленно крою матом, но жру. Отпущенный дух повисел и опять поплыл от тела.
— Стой! — хватаю одной присоской и пытаюсь удержать. Идет борьба, он рвется пытаясь вырваться, я держу и заглатываю черноту как можно больше, чаще, с остервенением. Чувствую еще глоток и все вырву, брошу дух и он оторвется, и уже рывком уйдет за грань.
— Давай Глухов, за бабушку, противно не вкусно, но надо, для здоровья надо, одну ложечку. И я давясь, глотаю.
Кто-то говорит со мной, убеждая есть. Словно в моем сознании присутствуют посторонние, не вижу, но слышу. Ясно, отчетливо. Как будто через непроницаемую ширму говорят со мной.
— За маму ложечку, еще одну, последнюю за маму. Снова кусок глотаю и снова давлюсь, черный кусок не лезет, стоит каким-то колом ни туда ни сюда. Глотай! — звучит команда. И я проглатываю.
— Теперь за папу.
— Нет, я уже съел последнюю. Это не выносимо, это выше моих сил, — качаю отрицательно головой, словно те кто прячется за ширмой могут меня видеть. — Не могу, меня тошнит! — я почти кричу и становится легче.
— Так то за маму, теперь за папу, он воевал. Пережил голод, разруху и великую войну. Надо ложечку за папу.
— УУУ, гадость и глотаю за папу ветерана. В голове все перемешано, кто я, что я тут делаю? Что жру? Кто говорит? Полузабытье, полубред, состояние подвешенного в пустоте с кусками гнилой черноты на тарелочке с голубой каемочкой. Как эта отвратительная пища может лежать на такой нарядной тарелочке? — мысли блуждают сами по себе. Думают о странных вещах, каких-то мелких незначительных. Причем здесь тарелочка?
— Теперь за Вовку, за сына чтобы вырос здоровым. Ты же хочешь чтобы он вырос крепким как папка.
— Хочу, — Вовка рос болезненным, вечно простужался, переболел пневмонией. Очень хочу чтобы вырос здоровым и сильны и проглатываю новый кусок.
— Вот молодец!
Кто это? Кто со мной говорит? — пытаюсь всматриваться в туманность образа ширмы, но ничего не вижу. — Кто здесь?
— Давай внучек ешь, не ерепенься, мы в гражданскую вшей ели и их кормили, ничего не умерли, еще и сыновей заделали. Богатырями стали.
— Дед это ты?
— Лопай потом разговаривать будешь. Глотаю. — А вшей зачем ели?
— А как желтуху лечить? Лекарств не было, вода из лужи, многие болели. А вшу съешь и здоров. Глотай давай. Нам противней было, поймал на себе и слопал без всяких
— Не могу больше, я сейчас умру.
— И кто это говорит? Нехеец или размазня! — голос громовой властный и очень грубый. С презрительными нотками. — Я в болте прятался и пиявок ел, а они меня жрали, вот это был бой, кто кого и вылезти нельзя, местные ловят, и с живых кожу сдирают.
— А ты кто? — Давлюсь, все что съел обратно лезет.
— Кто я? Арпадар я. Далекий предок твой, не по матери, по отцу. Ешь быстрей, мне ждать тут не досуг. От удивления раскрываю рот и кусок черноты сам лезет в гости.
— Ну вот, а говорил не могу. Благословляю. Достоин.
Я снова вижу ауру, она плотнее и черноты нет. Ленея на руках, все такая же тихая и спокойная.
— Домой дух, давай домой, — приказываю я и он медленно проникает в тело. Аура наполняется золотым цветом. Девушка лежит безучастно как спящая царевна. Дыхания нет.
— Нажимаю на грудь и резко отпускаю. — Живи ведьма! — кричу я. И меня выбрасывает из ускорения.
Ленея громко вздыхает и хрипит, ее сотрясает кашель, а я откатываюсь подальше, ухожу телепортом и начинаю рвать. До боли. Сгусток черноты собирается в фигуру и смотрит на меня. Мы еще встретимся урод, — звучит у меня в голове и клякса исчезает.
— Да и хрен с тобой, — я стою на четвереньках, нет сил поднять голову. — Приходи, встречу. В теле слабость, моя аура не золотая, а бледно белая, хорошо без разрывов, но сил нет даже подняться. Так и стою, тупо уставясь в землю. Неожиданно аура засверкала как золотой илир. Мышцы наполняются новой перекатывавшейся волнами силой и вижу образ девушки в желтом платьице в белый горошек. Бледная, но улыбается. Шиза поделилась своей жизнью.
Сканер пустой. Орки бежали. Только множество быков, мыча, бегали в испуге по степи. Теперь Ленея справиться. От веревок я ее освободил, теперь гордая орчанка будет спасать сына правой руки. По всей логике, парень должен на ней жениться. Если я что-то понимаю в характере орков. Здесь я больше не нужен.
— Гради-ила я нашел в кустах. Тот лежал в высокой траве и применив какое-то свое заклинание, старательно скрывался. Так обычным взглядом и не увидишь, хоть наступи на него.
— Разведчик вылезай, — позвал я его. — Ты чего так запрятался? Эльфар зашевелился, высунул голову над кустом, осмотрелся. Облегченно вздохнул, — хвала творцу, это вы Лорд.
— А кого ты думал увидеть, Великого князя? — пошутил я. Эльфар выглядел несколько ошеломленным. Вытянутое лицо и так бледное напоминало белый мрамор. Глаза широко открыты, в беспокойстве обшаривали округу и наконец сфокусировались на мне.
— Тут такой ужас творился, — сказал он, подходя, стряхивая с одежды прилипшие травинки, и муравьев, которые облепили его, и деловито обживали новую территорию. — Я видел этого духа. Страшно скажу Вам.
— Какого духа?
— Худжгарха милорд. Огромный, черный со множеством голов и рук чудовище. Он появился как раз там, куда Вы ушли. — глаза эльфара стали внимательно ощупывать меня. Я тоже посмотрел на свою одежду почерневшую от копоти и наполовину обгоревшую.