Пешком через Ледовитый океан

Утром 18 июня 1960 года, когда я проснулся, закоченев от холода, над угасшим лагерным костром стелился серовато-голубой туман. Выбравшись из небольшой выемки в болотистом мерзлом грунте, я спустил на воду каяк и поплыл дальше вдоль фьорда. За три предыдущих дня я прошел на веслах 80 миль. Путь пролегал через ледяное крошево, вдоль берега, окаймленного каменистыми осыпями и изрезанного стремительными потоками талой воды; здесь высились изъеденные временем, усеянные птичьими гнездами скалы. Я прошел мимо ледников Вон-Поста и Туна. Я изо всех сил старался обогнать время: в этот день из Лонгьербюена, самого крупного поселения на полярных островах Шпицбергена, должен был отплыть на юг пароход «Линген».

Мое пребывание на Шпицбергене было непродолжительным. В течение последних четырех

недель я принимал участие в работе экспедиции, изучавшей приспосабливаемость человеческого организма к условиям продолжительного полярного дня. Для меня и моих спутников, доктора Хью Симпсона, его жены Миртл и Фреда Брюммера, это было приятное и спокойное время, так как режим наших исследований отличался простотой. Мы не страдали от одиночества, не ощущали большого напряжения и трудностей и не успели надоесть друг другу. Целый месяц мы неторопливо наблюдали за круговоротом, совершавшимся в природе: вокруг взад и вперед летали птицы, другие птицы в своих гнездах на самом солнцепеке среди поднимавшихся испарений над тундрой старательно высиживали яйца. Мы наблюдали, как из яиц вылупляются птенцы, и слушали птичий гомон, сливавшийся в громкозвучную симфонию.

Зацветали пробившиеся из-под снега растения. Озерки талой воды, кишевшие личинками, превращались в танцевальную площадку для комаров и мошек. Появлялись весенние ростки, их запах привлекал стайки насекомых. Солнечные лучи растапливали поверхность ледников; вода, просачиваясь сквозь гладкие зеленые трещины, тонкими струйками собиралась в ручейки, соединявшиеся в бурные потоки; они с ревом низвергались в расселины, переполняя их и растекаясь вокруг. Огромные глыбы льда, подмытые весенними водами, с грохотом обрушивались в Темпельфьорд; и я не подозревал тогда, что именно здесь будет находиться конечный пункт нашего трансарктического путешествия протяженностью 3800 миль.

В то утро туман приглушал все звуки, и даже всплески волн были едва-едва слышны; я двигался на своем каяке мимо то и дело исчезавших из виду скал, отвесно вздымавшихся над тонкой полосой прибрежной пены. Вечером, когда я добрался до маленького бокового фьорда, вдоль которого тянулись покинутые хижины, я чувствовал себя смертельно усталым и продрогшим. До Лонгьербюена оставалось две мили пути, но преодолеть это небольшое расстояние у меня не было сил.

Лонгьербюен – утопающий в пыли шахтерский городок, над бараками и хижинами которого, слегка покачиваясь в воздухе, медленной вереницей бесшумно плывут вагонетки с углем, напоминающие бескрылых канюков. Из бараков изредка появляются люди и тут же исчезают, словно испугавшись дневного света. Еще в первый мой приезд в Лонгьербюен меня неприятно поразила обстановка запустения. Перспектива провести ночь в этом унылом месте меня радовала мало, и поэтому сейчас я собирался устроиться на ночлег в каком-нибудь укромном уголке в одном из заброшенных карьеров Москусхамна.

В этот момент на берегу появился крепко сложенный сурового вида мужчина. Он большими шагами спустился к краю воды, поздоровался со мной по-английски и стал вытаскивать каяк на берег. Вместе с ним я направился мимо каких-то развалин, ржавых механизмов и заброшенных карьеров к покосившемуся трехэтажному зданию склада. Почти все окна его были закрыты ставнями, тихо поскрипывала входная дверь. Внутри было темно, провисший потолок поддерживали крепежные стойки. Все оно было какое-то сплющенное, и, когда мы взбирались по лестнице на чердак, у нас под ногами поскрипывали подгнившие ступени.

Мой хозяин был единственным жителем Москусхамна. Две предыдущие зимы он провел в одиночестве на северном берегу Шпицбергена, охотясь на белых медведей. Теперь он запасал продовольствие и снаряжение на следующую зиму, и убогий чердак служил ему временным пристанищем. Осенью промысловое судно должно было доставить его к маленькой хижине на севере острова. Там он собирался соорудить засады и ждать прихода медведей. У этого добровольного изгнанника был стальной взгляд человека, привыкшего просыпаться с заходом солнца и уходить за добычей во тьму полярной ночи.

Прошло несколько часов, прежде чем я почувствовал себя непринужденно в его обществе; не без удивления я убедился в том, что мой собеседник – человек весьма восприимчивый и неглупый, загадочный и в то же время очень простой. Об экспедициях с налаженным бытом и научными программами он высказывался с неприязнью. Он был романтик, поэт,

зверолов. Мы были людьми совершенно разного склада, но, несмотря на это, сумели найти общий язык. За окнами завывал ветер, а мы коротали ночь за беседой.

Мы говорили о его житье-бытье и об охоте, о белых медведях и об Арктике.

– Интересно, почему, – заметил он, – никто не попытался пересечь Северный Ледовитый океан на нартах?

– Потому что это неосуществимо, – не задумываясь ответил я.

Полярные исследования подобно многим другим человеческим свершениям были обусловлены самыми различными причинами. Стремление к исследованию полярных областей было в меньшей степени продиктовано соображениями коммерческой выгоды, чем исследования остальных географических районов, и побудительные мотивы исследователей в общем были более бескорыстными. Изучение полярных областей, как и изучение космоса, открывает перед человеком благородный простор для проявления любознательности, патриотизма и любви к приключениям, побуждает к новым открытиям, к познанию неведомого, что является признаком высокой цивилизации. Эти мотивы побуждали альпинистов делать многочисленные попытки восхождения на Эверест, завершившиеся в 1953 году покорением этой вершины британской экспедицией, а также участников экспедиции Британского содружества совершить первый переход через материк Антарктиды в 1958 году. Аналогичными мотивами руководствовался и Эрнест Шеклтон, впервые предложивший в 1913 году пересечь Антарктиду. Он утверждал, что трансантарктический переход – это последнее великое путешествие, ибо Южный полюс и Северный полюс, покоренные санными партиями, уже не представляют достойной цели. Что касается перехода через Северный Ледовитый океан, то в те времена он считался невозможным.

Предложение Шеклтона об организации британской трансантарктической экспедиции было естественным очередным шагом в полярных исследованиях, который отвечал патриотическим чувствам англичан. Перед Шеклтоном открывалось широкое поле деятельности. Выступая на заседании Королевского географического общества в феврале 1914 года, Шеклтон сказал: «Основная цель экспедиции в первую очередь состоит в пересечении полярного материка. Некоторые осуждают эту цель как рассчитанную на внешний эффект и не сулящую особой пользы; они считают, что любая экспедиция должна преследовать прежде всего научные цели. До той поры пока не был достигнут Южный полюс каждый исследователь, проникавший в Антарктику, в глубине души лелеял желание достичь этой цели. Мое желание – пересечь Антарктический материк. Предпринимая эту экспедицию, ее участники чувствуют себя представителями британской нации. Я изменил бы своим убеждениям, если бы стал утверждать обратное. Пересечение материка я рассматриваю как великую цель этой экспедиции, и сегодня вечером нет ни одного человека в этом зале и ни одного британского подданного во всей империи, который не желал бы, чтобы первым национальным флагом, пронесенным сквозь ледяную пустыню, был британский флаг».

Далее он изложил свой план исследований и свою речь закончил утверждением, что его экспедиция явится прежде всего «спортивным подвигом». Эти слова, разумеется, вызвали беспокойство членов Королевского географического общества, считавших себя, по словам Шеклтона, «совестью географического мира». Тем не менее общество поддержало его начинание, ибо всякая экспедиция, носящая первооткрывательский характер, сама по себе является уже исследовательской. [1]

В начале XV века под флагами двух соперничавших государств – Португалии и Испании – были снаряжены многочисленные экспедиции на поиски морского пути на Восток, так как известия о несметных богатствах «Катая», доставленные преодолевшими пустыни караванами Марко Поло, поразили европейцев. К 1540 году, когда португальцы завладели морским путем вокруг Африки, а испанцы вокруг Южной Америки, у молодых морских наций Европы практически не оставалось иного выбора, как проникнуть с севера в поисках торговых путей к богатствам Востока.