Песий бунт
Шрифт:
Мистер Уэйд, очень довольный собой, подошел к вольере – рабов, осмелившихся пойти против хозяев, уничтожают. Сейчас он выкинет останки из вольера, а с работником, поднявшей на хозяина руку, разберется позже…
Собаки за решеткой, чувствуя его силу, прижались к стенам – Уэйд поднял за задние лапы бунтаря и, держа на вытянутой руке – чтобы не испачкать одежду, повернулся….
Тушка мягко шлепнулась на землю – когда собаки успели просочиться в коридор и как им удалось избежать шума, было неясно, но сейчас перед англичанином стояла сплоченная стая. Стая, собравшаяся загнать крупную дичь…
От неожиданности Уэйд забыл про грозное оружие –
Решив, что все-таки взбунтовавшиеся твари не так умны, как он, венец творения, Уэйд подскочил двери и, просунув руку меж прутьями, опустил засов в пазы. И вдруг понял всю чудовищность происшедшего – его, человека разумного, образ и подобие бога, существо, возвышающееся над природой, как горы над равнинами, заперли в клетке примитивные хищники. И не просто примитивные хищник, а животные, которых он, человек, вывел для собственной забавы. Тварь поднялась против творца…..
Уэйд сполз по стене, не чувствуя, как плохо соструганные деградировавшим плотником доски впиваются в его спину занозами – если стая додумалась, как закрыть его в клетке, то что будет дальше? Ведь поняли они, что реальную опасность представляют не длинные руки и не голенастые ноги, и ружье – поняли и обезопасили себя. Впервые Уэйд понял, что истерия, начавшаяся в средствах массовой информации, возникла не на пустом месте – и прислушайся он к ней, не произошло бы сегодняшнего кризиса…
Вдруг ему стало страшно – ведь получается, что теперь он зависит от существ, ставших непредсказуемыми не потому – неуязвимыми…
Они загнали его в ловушку – и кто знает, какие у них теперь планы?
Уэйд почувствовал, как от покалывания в корнях зашевелились волосы и затряслись руки – он вдруг со страшной ясностью понял, для какой цели его здесь закрыли и как это произойдет… Повинуясь неконтролируемому импульсу, он распахнул дверь вольера и бросился бежать, краем глаза увидев вдали стремительные силуэты.
Англичанин мчался по коридору – но лавина цокающих лап настигала.
Решив в последний момент воздействовать на собак яростным криком и человеческим взглядом, которого, как известно, боятся животные, мистер развернулся…
Собак за его спиной не было – перед ним стояли лисы. Стояли не так, как собаки – те были уверенные в своей силе и не выказывали признаков страха или истерии – а пригнувшись, вздыбив шерсть по всей спине и до кончина хвоста, прижав уши и яростно щерясь. Собаки тоже были, но более крупные тела пестрели в глубине коридора за рыжей стаей.
Лисы бросились вперед одновременно, как по команде – будучи более легкими, чем собаки, они не сразу повалил большого человека на землю, а повисли рыжими пиявками на руках, животе, бедрах. Англичанин взревел, чувствуя, как трещит его мясо под зубами, сшиб одну лису, вторую – и в конце концов пропал под мельтешащей рыжей стаей…
И все это произошло под пристальными взглядами спокойно сидящих псов.
Гришка, испытывая позднее раскаяние – все-таки он одним ударом кулака лишил себя будущего, а семью – достатка – вернулся на псарню. Каждый шаг – по мере приближения –
– Ничего – ничего – бормотал Гришка, потирая сладостно ноющий кулак – извинюсь перед козлом… что ж делать, жизнь у нас такая… все время приходиться перед козлами извиняться… почему не приходиться извиняться пред порядочными людьми? Ну, извинюсь, скажу, да, страна мол, дураков и и алкоголиков…
Тут он остановился, потрогал телогрейку с правой стороны и блаженно улыбнулся. Потом выражение блаженства сменилось озабоченностью – он достал ополовиненную пол-литру и, посмотрев сквозь нее на свет, сделал внушительный глоток.
– Сам он алкоголик – развивал Гришка обличающие мысли – жрет небось втихаря, бренди свое дурацкое глушит… глаза вечно стеклянные… а на нас туда же – алкоголики!! Хотя, если вдуматься, так оно и есть. Даже собаки – и те мне пьяному больше радуются, чем мне же трезвому…
Это была сущая правда – пьяный Гришка становился добрым и ласковым. Он садился на пол вольера, частенько не обращая внимания на следы собачьей жизнедеятельности, теребил собак за ушами и путано философствовал. От трезвого Гришки собаки не вдели ничего, кроме громогласного мата и швырков мисками.
– И вообще…что в пьяном – веселье, то в трезвом – тоска…
Он достал из кармана сосуд, приложился и пришел в такое блаженное состояние, что даже начал мурлыкать недавно услышанную песенку. Она его так вдохновила, что Гришка, забывший, когда держал в руках карандаш, нашел какой-то огрызок и на клочке бумаги намарал слова.
Ну куда, скажите, трезвому податься?Сам себя в оковы трезвый заковал.Вон стоит ханурик, норовит подратьсяБыл бы трезвый – пьяный, вышел бы скандал.Вон еще какой-то мирно спит в блевоте,Видно – работяга, видно – не куркуль.И – об обормоте пожалевши – тетиВ доброте душевной вызовут патруль…Вон стоит девица с красными губами…Был бы трезвый – пьяный, он бы подошел,Ухватил за задницу бы, и сорил деньгами,Получил бы триппер – было б хорошо!!Ну куда, скажите, трезвому податься?От переживаний трезвый просто взмок…Ни тебе подраться, ни тебе надраться,И жене зануде – полный кошелек.Изначально, помниться, было – зануде, но Гришка, неожиданно проявив творческий подход, поменял слово. И вот теперь по пустым лесам разносился веселый Гришкин вой…
– Нууу куда, скаааажите… о! – остановился он и затряс головой. Перед сплошным забором, ограждающим строения, в ряд сидели собаки. Меньшая доза водки, растворенная в крови Григория, позволили бы ему почувствовать опасность – но благополучно уговоренная пол-литра чувство самосохранения попросту утопила.
– Ах, собачки, ах, вы мои хорошие… ну-ка идите к папке, давайте я вам за ушками почесу… посечу… блин… как там говориться… поскребу, в общем… а кто меня сегодня тяпнул? Кто мне ручку прокусил?