Песий бунт
Шрифт:
Вдруг многоголосый гвалт заглушил хриплый бас костистого старика, в чьем облике угадывалось присутствие по крайней мере двух пород – ризеншнауцера и овчарки.
– Да что бы вы понимали, шавки!! – сверкал он глазами из-под свалявшихся в космы полуседых бровей. – Косточки!! Зациклились на этих косточках!! Почему они вам косточки отдают, вы подумали? Да потому что мясо сами съедают!!! Еще и сплетни распустили – собаки, мол, косточки любят!! Заявляю – мясо, жаренное на углях, в сотни раз вкуснее любых косточек!! Только никто вам его не даст!! Спать лучше в кровати, а не в метро на грязном полу – только вас никто туда не пустит!! Мы на улицах спим, даже когда деревья от мороза лопаются или осенью грязь непролазная… а метро… вы ментовский сапог по ребрам пробовали? За что? За что? Им что, тепла жалко? И хватит их терпеть!! Дотерпелись!!
Тут он выдохся, замолчал, только под проплешинами вздымались тяжелым дыханием ребра. Окружающая его дворня стерпела шавок. Было что-то такое в старике, не оставляющее сомнений – не только во времена молодости он был бойцом, молниеносный напор и безжалостность никуда не делись.
У пятнистого дога, возвышающегося над толпой, чуть напряглись мясистые брыли.
– Кто им дал право распоряжаться нашими детьми? – ввинтился во всеобщий ропот визг какой-то сученки – у меня было одиннадцать детишек – так всех их постреляли, просто всех!! И еще говорили – я не понимала, я это чувствовала – говорили, что развелось, мол, гадин беспородных, скоро нас сожрут… И сожрем!! Лично бы сожрала!! А чужого малыша при мне тут просто убили!! Я его шугнула от своих мясных лотков, легонько так шугнула, тяпнула пару раз в бок и мне самой-то нечасто перепадает – иди говорю, в магазин, иди, там тебя накормят… беги, говорю, доходяга, пока не загрызла, там тебя накормят, там… тощий щеночек, облезлый, живот подвело у самой сердце кровью обливалось, когда его гнала что ж поделать… ну зашел он в магазин, улегся, бедный, на холодном каменном полу, задремал… а потом… а потом – мне кот рассказал, глумился, мерзавец!! – подошел какой-то жирный двуногий, брюхо висит, бородка на челюсти – подошел да как пнет ногой!! Аж ребрышки хрустнули!!
Дог молчал. Все происходило так, как и должно было произойти – собаки, созванные волевым усилием со всех концов Москвы, заводили сами себя, растравляли, вспоминая обиды ненавистных двуногих за многие века.
Правда, у большинства молодежи, энергичной, неудовлетворенной, голодной, наибольший интерес вызывали рассказы перекормленных породистых – они слушали стенания какого-нибудь мопса и бесчинствах хозяюшки (Я не хочу!! Не хочу!! А она насильно кормит…) и до земли протягивались клейкие нити от губ.
Кавказцы вспоминали бои с волками и горный беспредел – когда любого чужака, если нет огнестрельного оружия, можно было рвать до смерти.
Борзые жаловались на убогость гонок за механическим зайцем, и те немногие счастливцы, которым довелось попробовать челюстями судорожное биение настоящего, рассказывали, смакуя, про кровавый вкус победы и заячьи крики. И даже туповатые бойцовые, плод издательства людей над природой, нашли повод для бунта – не хотят они, оказывается, рвать друг другу шкуру в ямах, это противно их натуре. Вообще-то они добрые и любят детей. А что кошки разлетаются от их хваток двумя кусками голова направо, хвост налево, и остроту зубов испытывают все без исключения собаки, пытающиеся просто познакомится, так это не вина бойцов. Это все Америка.
Дог смотрел на всех сверху и молчал. Он знал, что все будет именно так, и знал, что будет дальше.
– Так что ты предлагаешь? На что ты нас подбиваешь? – выступил вперед тщедушный, рыже – палевый, в расчесанных болячках пес. – Ты забыл, кем дело имеешь? Легко тебе говорить – будем главенствовать, будем главенствовать!! А ты видел, какие штуки у них катаются!! А шмели! кусачие шмели!! особенно когда на солнышке греешься…Тут как шмель в тебя впивается. И – грохот. Что от них ждать – ты знаешь? Вот и никто не знает. А что произошло? Грохот и боль. И многие умирают… что от них ждать – непонятно.
– Именно про это я и говорю – они опасны только тем, что непонятны. Только этим они и сильны. Если научиться читать их намерения – не мысли, мысли у большинства примитивные и неинтересные – а напрямую намерения… тогда мы будем непобедимы. Они тебе хотят тебе петлю на шею накинуть или шмеля в бок всадить – а ты это уже знаешь…
– Как? Как? Как? – раздалось разнобойное тявканье.
– Потом. А сейчас постарайтесь понять, что они вовсе не так страшны, как кажутся. Они трусливы, изнежены. И они вас бояться!! Просто дело в том, что вы контактируете с теми, кто вас не боится. Но таких меньшинство. Стоит им увидеть оскаленные зубы – и они мурашками от страха покрываются. Они боятся дождей, бояться морозов. Боятся ветра, боятся голода, бояться движения. Они способны только ездить на своих вонючих ящиках или ползать вповалку по тротуарам. У них очень плохая реакция – любая дворняга, вот даже ты – может вывести из строя любого двуногого за считанные секунды. Они грузны, мягки и неповоротливы. Но – надеюсь, что нам не придется с ними воевать. Они должны сами понять, что перевес не на их стороне и принять наши условия. Но для начала разработаем план действий…
«Обратите внимание – выламывался перед камерой ведущий пятнадцатиминутной утренней передачи – обратите внимание на собак, вон на тех собак… я не кинолог, но стая весьма и весьма разнородная – это ясно даже непрофессионалу. Там, если мне не изменяет зрение, есть… вон бойцовая порода, два ротвейлера, овчарка… я не понимаю – люди, если вы не можете кормить свою собаку, то, ради всего святого, не выбрасывайте ее на улицу…»
Выдав этот душещипательный призыв, ведущий исчез с экрана, картинка поплыла в сторону и потом увеличилась – а посмотреть, действительно, было на что.
Собаки сидели в ряд возле дверей закрытого пока что магазина – крутолобые и широкогрудые ротвейлеры по краям, гладкошерстный и безухий пес с пестрыми от шрамов мордой в середине, две беспородные шавки пригибались к земле перед ними – а возглавлял стаю здоровенный ухоженный кобель восточноевропейской овчарки.
Наведенная на них издалека кинокамера не обратила на себя внимания – впрочем, казалось, что ничто в этом мире разноплеменную свору не волнует вообще – с таким спокойным достоинством они себя вели. Даже суетливые шавки выпрямили спины и подняли головы…
Время шло – и возле магазина, известного в районе своей дешевизной, постепенно начала собираться толпа. Народ ждал открытия – а странный караул вызывал пока что только приглушенный ропот.
– Какие умненькие… – проговорила высохшая женщина в очках и свалявшейся, больше похожей на войлок искусственной шубе – Ждут хозяина… какие верные.
– Ну да – пробасил стоящий рядом ветеран с фанатичным взглядом. – развели тварей. Управы на них нет… вот в советское время, помню, ездили молодцы с ружьями… сделаешь только один звоночек – и никакой нечисти… эх, нет на вас батьки Сталина….
– Что вы говорите!! – стала робко возмущаться женщина в очках – как можно живое существо нечистью называть! Они все – создания господа…
– Нет никакого господа – рубанул ветеран. Вот батька Сталин был человек… сволочи… какую державу развалили… и псов развели…
– Точно, развели – натужно просипел кто-то и воздух наполнился утробным запахом перегара. Потом над плечом ветерана нависли могучая челюсть в рыжей щетине и кабаньи, заплывшие с перепоя глазки… – знаешь, сколько такая вот тварь стоит?