«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
— Николия Вратовича более всего рассердило, что задержалось разбирательство по жалованию на пинежских скотобойнях. Но это непростой момент, я бы не была так уверена, что он находится всецело в нашей юрисдикции, поскольку…
— Замолчите, Анна, — развернулся Коленвал с бутылкой в руках. — И вы замолчите! Почему вы считаете себя вправе вбегать в мой кабинет и лепетать оправдания, когда я вас о том не просил? Выйдите, закройте дверь и не беспокойте меня!
Сюзанна понурилась, Марианна вздёрнула подбородок, Анна будто хотела ещё что-то сказать, но, поразмыслив, не стала испытывать удачу.
Плеснув коньяка в бокал на два пальца, Коленвал пролистал изъятые у секретарей
И всё это следовало сделать без дополнительных указаний, подбадриваний и окриков — как само собой разумеющееся. Не первый день работаем, всем известны порядки и правила. Догадывайся Коленвал, что на его секретарей нельзя положиться и в таких мелочах, он бы четыре раза подумал, прежде чем соглашаться на предложение Скопцова. Злосчастное предложение сомнительно по сути своей, практическая польза его туманна, и браться за него можно лишь в том случае, когда оно не мешает работе по другим направлениям.
Коленвал счёл, что не мешает: Сюзанна, Марианна и Анна раньше прекрасно справлялись, и ему показалось, что уменьшить своё присутствие допустимо.
Хотя вообще-то этот просчёт не на совести Коленвала — дай ему Скопцов свободу, он бы организовал всё иначе. Он и собирался, но вдруг натолкнулся на такую твёрдость, какую от Скопцова ожидать не мог.
«Коля… Я знаю, что ты сейчас опять закричишь, но для начала попробуй меня выслушать. То, что мы тебе поручаем, пока не стало достоянием широкой общественности. Ни широкой, ни какой-либо другой… И нам хотелось бы, чтобы ещё некоторое время так и было. Понимаешь?»
«Признаться, не понимаю совершенно».
«Ах, Коля! Как же тебе объяснить… Ты ведь не видишь в работе над планом развития промышленности всей страны вовсе никаких подтекстов. Если бы все на свете были такими, как ты, мы жили бы просто замечательно: трудились бы на совесть, не пытаясь переиграть друг друга во вред общим интересам. К сожалению, всё несколько сложнее. Сам факт, само начало подобной работы уже говорит о… о нашей амбициозности. О том, что Петерберг допускает для себя столь значимое вмешательство в дела, напрямую к нему не относящиеся».
«Но это так и есть! Если бы Петерберг не допускал, зачем вообще тратить время на какие-то бесплодные планы?»
«Конечно-конечно, ты прав. Прав, но если слухи о том начнут просачиваться наружу… Мы открыли город, скоро здесь будет немало гостей — из Росской Конфедерации и из Европ. И, поверь, не все они испытывают к нам приязнь. Обязательно сыщутся те, кому наши амбиции встанут поперёк горла».
«И
«Не теперь, Коля. Чуть позже, когда мы сами окрепнем. Ты же не хочешь работать впустую? Не хочешь, чтобы твои результаты оказались вдруг неприменимыми не по твоей вине, а потому что кто-то решит нам противодействовать?»
«По-моему, ты излишне драматизируешь. Но, допустим, я даже соглашусь с этими опасениями. Допустим. Что это означает в практическом ключе?»
«Конфиденциальность».
«Да я как-то и без тебя не думал каждое утро передавать по радио, чем именно занимаюсь…»
«У кого есть ключи от твоего кабинета?» — спросил тогда Скопцов каким-то незнакомым, наученным тоном и отвёл глаза.
«Я всегда могу заказать сейф».
«Это было бы чрезвычайно мудро, хотя в один сейф картотеку не уместишь. — Скопцов помялся. — Коля, могу я тебя попросить об одолжении? Не посвящай в эту работу своих… помощниц, хорошо? Нет-нет, я не имел в виду, что они чем-то плохи, мы совсем не подозреваем их в злонамеренности, просто… Просто они могут не до конца сознавать ответственность, могут без всякого умысла проговориться кому-нибудь, кто найдёт к ним подход».
Коленвал только головой потряс.
«Это звучит как бред. И как я должен поступить? Разбираться с твоей картотекой за восемью замками, таясь от собственных секретарей? Помимо того, что это глупо, это ещё и неудобно! Ты представляешь себе, как растягивается любое дело, если я не могу передать сугубо бумажную работу секретарю? Что за насильственное возвращение в шкуру студента!»
«Пожалуйста, не надо нервничать! Никто не заставляет тебя оставаться с картотекой один на один — это поистине нерационально, у тебя масса обязанностей на бирже. Мы сами уже задавались вопросом, кто бы мог быть тебе тут секретарём, и готовы предложить кандидатуру».
— Господин Твирин, — приоткрыл Коленвал внутреннюю дверь, за которой ещё три недели назад располагалась комната отдыха, столь необходимая при наличии трёх обворожительных секретарей, — приведите в порядок фыйжевский раздел, сегодня я уже не смогу им заниматься. На бирже, скажем так, непредвиденные обстоятельства.
Твирин безразлично кивнул, ничем не выдав своего мнения о «непредвиденных обстоятельствах». А ведь наверняка слышал всё от начала до конца — столько крику было.
Коленвал отошёл было от двери, но не стерпел и возвратился.
— А вы читали эту дрянь? «Кровь, любовь и революцию»?
— Нет.
Эх. Подспудно почти хотелось, чтобы читал.
— Вы знаете, мне же приволок её Драмин, когда она только-только появилась. Вот тоже — любит человек всякие глупости! И непременно поговорить о них любит. Ну и шёл бы за разговорами к Хикеракли или ещё кому, — отплюнулся в сердцах Коленвал. — Я забросил на середине, хотя сейчас вспоминаю, что там встречались курьёзные детали, для нас в Петерберге прямо экзотические. Баррикады на улицах, например. Там для этих баррикад мебель из окон соседних домов скидывали, можете себе представить? Фантазия у автора, конечно… И ещё много такого, чего мы, хвала лешему, не видели: вооружённые столкновения простых людей с тамошней армией, пытки всяческие и прочие подлости. То есть отчасти занимательно посравнивать с тем, как оно на самом деле бывает, но в остальном — полнейшая чепуха! В моральном аспекте буквально болезненная: ни единого положительного героя — да что там, ни единого героя без нервного расстройства. Ума не приложу, чем она так увлекает, чтобы нельзя было отложить чтение до вечера! Это всё издатель — он два дня назад заходил, тоже ведь помещение из-за электрической станции потерял. Заморочил моих секретарей дифирамбами этой писанине!