«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия
Шрифт:
— Так он к голландцам, le b^aton merdeux, прокатился?
— Турбины голландские, да, — За’Бэй улыбнулся. — Во-от, я знал, что тебе по плечу эта задачка! Поговори с ними об электрической станции, позаливай хоть про голландские турбины, хоть про что… Повзвешивай «за» и «против» — им эта идея пока в новинку, можно будет зубы заговорить, новую пищу для ума дать. Барон Репчинцев собрался маленькие станции тоже выкупить и позакрывать, чтобы половине города самому электричество поставлять.
— Ты меня переоцениваешь. На станциях обеспечения промышленных предприятий я уже собаку съел, это правда. Но для города… Тут же другое. Мы обсуждали как-то с мальчиком Приблевым схожую мысль, о централизации. Но мальчик Приблев тогда замахал на меня
— А Приблев делал его к сегодняшнему дню! Лежит в папке подле места градоуправца, ежели они ещё не растерзали всё в гневе.
— И много я там разберу с одного взгляда? Вам же надо сию секунду публику задобрить, `a l'impromptu, так? А для экспромта я всё же слабоват в этой теме.
— Гныщевич, — навис над столом За’Бэй, — по-твоему, прибегал бы я к тебе в мыле, отрывал бы от званых ужинов, имейся у меня тут богатый выбор кандидатур для заговаривания зубов? У господина Туралеева и вовсе… супруга рожает. Так бы он, может, придумал нечто поубедительней, но его в Управлении нет.
Гныщевич нахмурился, покусал в сомнениях ноготь большого пальца. Посреди первосортного, тщательно взлелеянного изящества «Петербержской ресторации» смотрелось это возмутительно, но он таких вещей не стеснялся.
— А в чём коллизия без учёта электрической станции?
— Люблю я тебя, сосед! В общем, дом разрушенный — Льницкая, 7 — сдавался под конторы. У них там в Конторском сплошь конторы, но это настоящее гнездо, двадцать лет сдавался. Во владении он у госпожи Бригиной, генеральской вдовы. Старуха хваткая, но старуха, шевелиться не хочет. Встала в очередь на восстановление за городской счёт, предложила кое-какие изменения в плане. Мелкие арендаторы в основном за неё, им выгодно перекантоваться пока хоть бы и в квартирах, а потом вернуться к прежней ренте. Но первый этаж снимали «Виммер и сыновья», нотариусы — все двадцать лет. Они себя давно хозяевами считают: флигель без спросу выстроили, сами водопровод сменили, соседним домам причинив неудобства. И арендные договоры двадцать лет у них же и заверялись.
— Вытесняют старуху?
— Готовы полностью оплатить восстановление, если станут собственниками и смогут протащить свои чертежи. Чертежи их окрестным жителям не по нраву, потому что лишний флигель и так улицу перегораживал, в подобие Людского превращал, а новый вариант ещё наглее. Но два самых крупных после «Виммера и сыновей» арендатора за них: восстановление без очереди быстрее, а повышение ренты крупным-то не очень по карману бьёт. В частности, издательству, которое этот роман про кровавую революцию напечатало. У издательства вес и репутация, кого-то они на свою сторону перетянули. Но выскочила ещё третья фракция — не собственники и не арендаторы, а простые жители Конторского, грезящие, леший их, парком. Там же с востока скверик крошечный, и они предлагают его продлить территорией разрушенного дома. Мол, город всё равно расширяется за казармы, пусть конторы переезжают, а у нас будет парк, раз место теперь экономить не нужно.
— Quelle absurdit'e! У них Усадьбы рядом, вот им парк — просторней некуда. Парковых со слушания гнать метлой, это несерьёзный разговор.
— Да нет, уже серьёзный, — хмыкнул За’Бэй. — И крайне показательный. Устрой мы слушание по Конторскому в срок, без барона Репчинцева, парковых бы не было. Вернее, были бы, но жалкая горстка. Перенесём ещё на неделю — мало ли какие ещё группы по интересам себя успеют осознать! И получим узел, который точно без скандалов не развяжешь.
— А граф как думает развязывать?
— Ты что, он же за честные слушания! Всё читает предварительно, наводит справки, но решает — строго по результатам диспута. Могу только предположить, что у барона Репчинцева шансов мало.
— А я б как раз ему отдавал территорию, — Гныщевич с самым лирическим выражением уставился в потолок. — Будь я градоуправцем, конечно, а не главой Союза Промышленников.
За’Бэй вообразил, что прямо сейчас может твориться в Первом общественном зале, и едва не заскулил.
— Сосед, пойдём, а? Изложишь барону Репчинцеву свои претензии в лицо, жители Конторского района развлекутся. Слухи об электрической станции их изрядно из колеи выбили, позицию по вопросу они за два дня не выработали. Вот и поможешь им её нащупать. Задашь барону вопросы: откуда он топливо намерен подвозить, можно ли будет с его мощностями в округе вообще дышать… Уж главу-то Союза Промышленников примут как эксперта! Это даже и не отговорка, а вполне разумное дополнение процесса. Фиктивным наместником ты был — поработаешь в некотором роде фиктивным градоуправцем, отвлечёшь на себя внимание, пока граф… В общем, графу мы с тобой после нанесём визит.
— Да, нельзя подводить графа, — легко и уверенно выпорхнул из-за стола Гныщевич, полетел опылять на прощанье своих промышленников, уложившись в минуту.
По дороге За’Бэй наспех разъяснил ему остальные нюансы конторской коллизии, получилось скомкано, но в таких условиях не до скрупулёзности.
Шпоры Гныщевича позвякивали ободряюще и оптимистично, так что За’Бэй с каждым шагом всё крепче уверялся в грядущем успехе своей затеи. Гныщевич не граф, не градоуправец Свободного Петерберга, у него нет права подписывать просителям бумаги, но он их не разочарует. Он хорошо управляет вниманием толпы — совершенно иначе, чем граф, но по-своему результативно. А конторской коллизии ведь в самом деле не хватает предварительного обсуждения электрической станции — эта новость ушла в народ совсем недавно, народу не помешает ознакомиться с её деталями, многим из которых не нашлось бы времени на настоящих, общих слушаниях. Вреда не будет, а на пользу надежда есть.
В двери За’Бэй собирался войти раньше Гныщевича — принести извинения от лица графа, объявить о перемене статуса мероприятия, представить эксперта… Собирался, однако на миг зазевался, задумавшись о том, как же там в своём кабинете, собственно, граф.
Но рассыпающий из-под шпор бодрость Гныщевич не нуждался в поклонах и представлениях.
— Messieurs-mesdames! — просиял он на пороге Первого общественного зала. — Я вижу, вы стосковались в ожидании господина градоуправца. Увы, должен вас опечалить: господину градоуправцу чрезвычайно нездоровится, он так и не смог преодолеть недуг, чтобы встретиться с вами. Но он уполномочил меня говорить от его имени. И вот что я хочу вам сказать, дамы и господа, — Гныщевич мельком оглядел почти две сотни человек в зале и зацвёл пуще прежнего, — не стоит цепляться за привычные и понятные пути. Недоверие к новому, к тому, что появилось позже, естественно, но это недоверие слепит. Можно ненароком лишиться невероятных возможностей, если кидаться прочь от нежданных поворотов. Возьмём, к примеру, проект центральной электрической станции…
Глава 83. «Что?»
Неожиданным поворотам судьбы Приблев всегда был рад, если они преподносили что-нибудь хорошее. Впрочем, хорошее, к которому ты долго шёл, не менее приятно. В некотором смысле даже приятнее. Но и в сюрпризах имеется своё очарование. И поди тут разбери, что лучше!
К примеру: чадо господ Туралеевых выпеклось… то есть вылупилось… В общем, было извлечено из печи живым и целым. В отличие от счастливых родителей, Приблеву Юр дозволил пронаблюдать процесс собственными глазами — и зрелище, конечно, запало в душу. Это ведь на словах алхимическая печь называлась печью, а в действительности напоминала она, пожалуй, фотографическую камеру: коробку из металлических, керамических и резиновых сочленений, выпучившую в мир небольшое окошко. Только из камеры вылетает птичка, а из печи — младенец.