Пески времени
Шрифт:
Повернувшись, священник улыбнулся.
– Это моя оплошность, – сказал он, снимая тяжелый металлический крест, висевший у него на шее на серебряной цепочке, и протягивая его охраннику.
На этот раз, когда он проходил через кабинку, металлоискатель молчал. Охранник вернул священнику крест, и они вдвоем продолжили свой путь в глубь тюрьмы.
В коридоре стояла невыносимая вонь, исходившая из камер.
Охранника тянуло пофилософствовать:
– Знаете, падре, вы зря теряете здесь время. У этих зверей нет души, которую вы собираетесь
– И все-таки мы не должны терять надежды, сын мой. Охранник покачал головой.
– Говорю вам, ворота ада уже распахнуты в ожидании их обоих.
Священник с удивлением взглянул на охранника:
– Обоих? Мне сказали, что исповедаться хотят трое.
Охранник пожал плечами.
– Мы немного сэкономили ваше время. Самора скончался сегодня утром в лазарете. Сердечный приступ.
Они дошли до двух последних камер.
– Пришли, падре.
Охранник отпер одну из дверей и осторожно отошел, пропуская вперед священника. Затем он запер дверь и встал в коридоре, готовый отреагировать на малейший сигнал тревоги.
Священник подошел к человеку, лежавшему на правой койке.
– Как твое имя, сын мой?
– Рикардо Мельядо.
Священник внимательно смотрел на него. Трудно было понять, как выглядел раньше этот человек. Его избитое в кровь лицо было таким опухшим, что глаз почти не было видно.
– Рад, что вы пришли, падре, – произнес заключенный, едва шевеля распухшими губами.
– Долг церкви – спасти тебя, сын мой, – ответил священник.
– Сегодня утром меня повесят?
Священник слегка похлопал его по плечу:
– Тебя приговорили к смертной казни гарротой.
Рикардо Мельядо уставился на него.
– Нет!
– Мне очень жаль. Приказ отдан самим премьер-министром. – Затем священник положил руку на голову заключенного и монотонно начал: – Поведай мне о своих грехах...
– Я много грешил в помыслах, деяниях, и я всем сердцем раскаиваюсь в своих грехах, – сказал Рикардо Мельядо.
– Молю Отца Нашего Небесного о спасении твоей души. Во имя отца, и Сына, и Святого Духа...
Стоя возле камеры, охранник слушал и про себя думал: «Что за пустая трата времени. Господь просто плюнет ему в глаза».
Священник закончил:
– Прощай, сын мой. Да примет Господь твою душу с миром.
Священник подошел к двери камеры, и охранник, отперев ее, отступил, наведя автомат на заключенного. Затем, заперев дверь, охранник подошел к соседней камере и открыл ее.
– Он ваш, падре.
Священник вошел во вторую камеру. На лице находившегося там человека тоже были следы жестоких побоев. Священник окинул его внимательным взглядом.
– Как твое имя, сын мой?
– Феликс Карпио.
Это был крепкий бородатый мужчина со свежим синеватым шрамом, видневшимся на щеке сквозь бороду.
– Я не боюсь смерти, падре.
– Это хорошо, сын мой. Никому из нас ее не миновать.
Пока священник выслушивал исповедь Карпио, до здания докатился отдаленный звук, сначала приглушенный, он становился все громче и громче. Это был грохочущий стук копыт, смешавшийся с криками разбегавшейся толпы. Охранник встревоженно прислушивался. Шум быстро приближался.
– Вы бы поторопились, падре. На улице творится что-то неладное.
– Я закончил.
Охранник торопливо открыл камеру. Священник вышел в коридор, и дверь за ним закрылась. У фасада тюрьмы раздался оглушительный грохот. Повернувшись, охранник посмотрел в узкое решетчатое окно.
– Что за шум, черт побери?
– Похоже, что кто-то просит у вас аудиенции, – сказал священник. – Не возражаете, если я возьму у вас это?
– Что «это»?
– Ваше оружие, пожалуйста.
Священник подошел вплотную к охраннику, молча снял верхушку висевшего у него на шее креста, обнажая лезвие длинного, зловеще поблескивавшего стилета. Молниеносным движением он ударил охранника кинжалом в грудь.
– Видишь ли, сын мой, – сказал он, забирая автомат из рук умирающего охранника, – Господь и я решили, что тебе больше не понадобится это оружие. In Nomine Patris, – произнес Хайме Миро, набожно перекрестившись.
Охранник рухнул на цементный пол. Взяв у него ключи, Хайме Миро поспешно открыл двери обеих камер. Доносившийся с улицы шум становился все громче.
– Скорее, – скомандовал Хайме.
Рикардо Мельядо взял автомат.
– Из тебя получился чертовски хороший священник. Я чуть было на самом деле не поверил.
Он попытался улыбнуться распухшими губами.
– Здорово они над вами поработали. Ничего. Они заплатят за это.
Поддерживая обоих, Хайме помогал им идти по коридору.
– А что с Саморой?
– Охранники забили его до смерти. Мы слышали, как он кричал. Его отнесли в лазарет и сказали, что он умер от сердечного приступа.
Они подошли к запертой железной двери.
– Ждите здесь, – сказал Хайме. Приблизившись к двери, он обратился к стоявшему за ней охраннику: – Я закончил.
Охранник открыл дверь.
– Поторопитесь, падре. На улице какие-то беспорядки...
Ему не суждено было закончить фразу. Нож Хайме вонзился охраннику в грудь, изо рта у него хлынула кровь.
Хайме махнул своим товарищам:
– Пошли.
Феликс Карпио поднял оружие охранника, и они стали спускаться по лестнице. На улице царил хаос. Вокруг носились полицейские, пытаясь понять, что происходит, и справиться с орущей толпой людей, отчаянно стремившихся спрятаться от разъяренных быков. Один из быков, бросившись к фасаду здания, врезался в каменные ворота. Другой терзал тело сбитого с ног охранника.
Во дворе наготове стоял красный грузовик. В этой сумятице почти никто не заметил трех беглецов, а тем, кто и видел, было не до них, поскольку нужно было думать о спасении собственной жизни. Не говоря ни слова, Хайме и его товарищи запрыгнули в кузов грузовика, и он помчался по заполненным людьми улицам, распугивая прохожих.