Песнь дружбы
Шрифт:
— Да где же мы тут все поместимся? — повторила она. Он должен был написать ей, она обождала бы, пока дом будет готов. На лесопильне у них были большие комнаты, настоящие залы по сравнению с этой кухней. Коридор перед ее комнатой был больше, чем весь этот дом. И чем они будут здесь питаться? — продолжала Эльзхен. Можно быть какого угодно мнения о Руппе, но что касается еды — он никогда не скупился. На обед у них почти всегда был мясной суп, а по воскресеньям — еще и жареная свинина с клецками. А здесь что будет?
— Все найдется, Эльзхен! — ответил несколько задетый,
Эльзхен нерешительно стянула пальто и села к столу. Лишь теперь Рыжий мог как следует разглядеть ее. Она не стала моложе за эти годы, разумеется, и видно было, что поработала она вдосталь — глубокие складки залегли на лице. Но вид у нее был здоровый и крепкий. Непривычные белые зубы делали ее лицо чужим. Своего Роберта он тоже рассмотрел лишь теперь. У него были серо-голубые глаза и упрямое лицо, густо усыпанное веснушками. Больше всего понравились Рыжему его крепкие зубы. Такие точно крепкие, здоровые зубы были у Рыжего, когда он был мальчишкой.
— Ну, Роберт, — сказал он, — ешь хорошенько, чтобы вырасти сильным мужчиной! И ты тоже, Конрад!
Конрад был светловолос и хрупок; на вид он казался года, на два моложе Роберта. У него были светло-голубые глаза, светлее незабудок, и немного бледное лицо. Но здесь, на свежем воздухе, это скоро пройдет.
— Значит, его зовут Конрад? — переспросил Рыжий. — Я совсем забыл, что у тебя была сестра.
Эльзхен ведь ему писала, когда умерла Роза, — она умерла неожиданно от воспаления легких. Пришлось, разумеется, взять ребенка к себе, ведь в конце концов это ее родная сестра. А оставить теперь мальчика на лесопильне она тоже не могла.
Конечно, не могла. Рыжий кивнул.
— Ешь хорошенько, Эльзхен! — говорил он. — Ты здорово принарядилась, у тебя даже часы на руке!
У нее было и кольцо, а на шее висела золотая цепочка с крестом. Все это — подарки Руппа, он делал их ежегодно к рождеству. Можно говорить о Руппе что угодно, но он не скуп. Живи и жить давай другим — вот его правило. Он подарил ей и материи на платья, все это лежит в чемоданах.
Рыжий вдруг вспомнил, что припас любимую настойку Эльзхен; он чуть не забыл об этом. Вот это сюрприз так сюрприз! Рыжий достал бутылку с жидкостью ядовито-зеленого цвета и налил Эльзхен рюмочку.
— Помнишь? — спросил он с лукавой улыбкой. — Это мятная настойка, которую ты так любила пить, когда мы бывали в «Золотом олене»!
Эльзхен густо покраснела.
— Ты не забыл этого?
Она выпила несколько рюмок настойки, потом пару бутылок пива, и настроение ее значительно улучшилось. У них здесь прекрасное пиво, ничего не скажешь, а такой свинины она у Руппа никогда не едала. Эльзхен уложила усталых мальчиков спать и принялась распаковывать чемоданы. Она выложила на стол пачку табаку и трубку. Это для Рыжего. Затем вытащила никелированный будильник, галстук, две пары толстых самодельных носков и положила все- перед ним на стол.
Маленькие глазки
— И все это ты привезла мне? — спросил он, бесконечно удивленный. Да, а в одном из чемоданов есть еще материал на костюм, ответила Эльзхен. Она приехала к нему не с пустыми руками! Она скопила, как уже писала ему, восемьсот марок и эти деньги тоже привезла ему, он может истратить их на достройку дома. А затем можно будет построить маленький хлев и купить на откорм пару свиней. Можно завести и кур. Эльзхен смотрела на будущее уже не так безнадежно, и Рыжий тоже воспрянул духом.
Нет, нужды терпеть им не придется! Он с воодушевлением заговорил о своем саде: в нем прекрасная, жирная земля, а из лесу он натаскал болотной земли и перегною, около ста мешков. Вот она посмотрит, какое здесь будет садоводство через два-три года. Свои овощи Рыжий сможет продавать в городе шутя — здесь ни у кого нет путного огорода. Он собирается завести и пчел. Да что там говорить, Эльзхен тут обживется! И, главное, это ее собственный дом, — пусть маленький, но ей незачем больше надрываться, работая на других.
— Еще бутылочку пивка, Эльзхен? Пива еще много.
Эльзхен выпила еще бутылку пива. Да, да, конечно, она и сама все это понимает, а если давеча она заговорила о больших комнатах на лесопильне, он не должен обижаться — она просто устала с дороги.
Да он вовсе и не думал обижаться, — возразил Рыжий и в первый раз осмелился прикоснуться к ее руке. Эльзхен стала ему почти чужой. Пять лет — срок немалый!
Эльзхен устала и захотела лечь спать. Но уснуть они не могли — они говорили и говорили без конца. Среди ночи Эльзхен рассмеялась и сказала:
— У меня не восемьсот марок, Петер, а тысяча двести. Можешь делать с ними что хочешь. Завтра я их тебе отдам.
16
Что с Бабеттой? Лицо у нее расстроенное, лоб стал совсем низкий — так сбежались на нем морщины. Глаза красные, воспаленные, она не росится больше с горы и на гору, ходит задумчивая и часто разговаривает сама t собой. Ее прямо не узнать.
С Германом она говорила лишь о самом необходимом, нисколько не скрывая своего недовольства им, и ему начало становиться не по себе. У него появилось нечто вроде угрызений совести, хотя он ни в чем не мог себя упрекнуть. С задумчивым выражением лица трудился он с утра до вечера, обрабатывая поля. Ну, в конце концов пусть Бабетта думает о нем, что ей угодно, в этом единственном вопросе он останется тверд и непреклонен.
Наконец он не выдержал.
— Что с матерью? — спросил он как-то вечером Альвину.
— С матерью? — уклончиво ответила Альвина. — С матерью ничего. Дело касается Христины.
— А что с Христиной?
— Она кашляет. Но самое худшее — то, что она перестала спать.
— Перестала спать?
— Да. Как видно, все, что случилось, сильно подействовало на нее.
Наутро Герман, как обычно, пошел за плугом. В этот день он бранил лошадей, они никак не могли ему угодить. Перестала спать? Должно быть, она испортила себе в городе нервы, вот и расплачивается.