Песнь хлыста
Шрифт:
— Вот на что он способен ради друга, — договорила Доротея.
— Какого еще друга?
— Хулио Меркадо.
— Какой он ему друг? Ничтожный пеон.
— Ну, тогда он освободил Марию Меркадо из-за любви!
— Вот еще! — фыркнул дон Томас.
— Если не для собственного удовольствия, то тогда чтобы порадовать Хулио Меркадо, — продолжала девушка. — Или Эль-Кид из тех, кто способен рисковать собой просто так?
— Он гринго и собака, а у гринго один бог — деньги! — заявил дон Томас.
Под арками колоннады послышались шаги и голос Бенито Халиски известил:
— Сеньор Леррас, этот человек пришел в себя.
— Какой еще человек? — переспросил владелец поместья.
— Рубрис, сеньор.
— Рубрис? А вы уверены, что это Рубрис?
— Почти уверен, сеньор.
— Он может идти сам?
— Он настолько оправился, что вполне способен удрать в горы. Вот еще почему я полагаю, что это и есть тот самый Рубрис.
— Тогда давайте его сюда.
Поклонившись, Халиска исчез.
— Теперь можешь отправляться к себе, Доротея, — заявил Леррас.
— Но я хочу остаться и посмотреть на него, — возразила она.
— Зачем? Это же настоящий зверь, разбойник.
— Он герой, которого пеоны воспевают в своих песнях.
— В каких еще песнях?
— Во всяких. А самая известная из них — о Рубрисе и Эль-Киде.
— Есть даже такая?
— Ее поют пеоны и пастухи в горах. Может, ты слышал? Там есть такие строки:
Будь начеку, о Рубрис! Не спи, хозяин гор!
Он идет на тебя; он — как горный лев:
Его поступь не слышно в ночи,
А глаза светят желтым огнем…
Кто там рядом с тобой? Этот сокол — твой сын?
Оглянись, то Эль-Кид за спиною!
Он возник из ночи и опять в ней исчез,
Уводя за собою и сына…
Кони мчат, кони мчат, кони мчат все быстрей,
Словно вихрем несутся на север.
Рубрис, Рубрис, что ж пули твои не берут беглеца?
Или впрямь они любят Эль-Кида?
Неужель его любят за глаз синеву?
Иль быть может, за крепкие плечи?
Или ловкие сильные руки?
Иль бесстрашное сердце героя?
— Ну все, достаточно! — оборвал дочь дон Томас. — И где ты только наслушалась всякой ерунды о бандитах и гринго?
— Если ты откроешь уши, то сам услышишь эти песни где угодно.
— Стану я слушать, что там бормочут эти презренные пеоны. Однако, насколько мне известно, Эль-Кид и Рубрис — кровные братья?
— Да, но они побратались уже потом, после долгого соперничества. Сначала оба убедились, что в жилах каждого течет настоящая кровь — красная, а не голубая, отец.
— Что ты хочешь этим сказать, Доротея? О чем ты?
— Да так, ни о чем. Просто пересказываю тебе слова песни. Вот еще, например:
Это Эль-Кид идет! Эль-Кид идет!
Я видела его там, на горе.
Ветер ночной прошептал мне о нем;
Койот затаился в норе;
Волки воют в долинах;
И сердце мое взвилось
Как конь на дыбы
И от счастья поет, потому что…
— Все, хватит! — снова оборвал Доротею отец. — Я запрещаю тебе слушать эти дурацкие песенки, такие же низкие и грязные, как пыль под ногами…
— Тогда мне придется затыкать уши! — капризно огрызнулась девушка.
— А вот и он! — воскликнул дон Эмилиано, вскакивая с кресла.
Первыми в патио вошли с полдюжины самых отборных телохранителей Лерраса, вооруженные до зубов. Их грудь дважды перекрещивали патронташи, в руках, как у солдат, были ружья, а на поясе у каждого висело по револьверу. Вся эта сдвоенная шеренга прошла внутрь патио, за нею появились еще двое стражников, которые подталкивали вперед мужчину. Этот был невысокий приземистый человек с плечами атлета, неуклюже, по-медвежьи ступавший на косолапых ногах. От всего его облика веяло какой-то нечеловеческой силой.
Кисти пленного сковывала двойная цепь; за собой он волочил тяжелый свинцовый шар, также прикованный к ноге цепью. За ним следовали еще с полдюжины стражников, среди которых находился и Бенито Халиска.
— Ну вот, ты и увидела это чудовище, — сказал дон Эмилиано. — А теперь тебе лучше уйти. По-моему, приятнее лицезреть тарантула, чем это грубое животное.
— Скажи, Эмилиано, разве может быть друг Эль-Кида чудовищем или грубым животным? — задала вопрос Доротея.
— Значит, ты хочешь остаться? — понял тот.
— Непременно! — заявила она.
Глава 19
Дон Томас восседал в кресле, будто на троне. Он не сразу нашелся, что сказать, потому что этот пленник с плечами великана неожиданно бросился перед ним на колени. Леррас некоторое время наслаждался зрелищем. Он сразу же обратил внимание на то, что голова разбойника забинтована, а обнаженные сильные руки сплошь покрыты синяками и ссадинами. Бандит был бос, его голые ступни казались такими огромными, что вполне могли бы выдержать вес двоих нормальных людей.
— Ты Рубрис, парень? — спросил наконец дон Томас.
— Я из его банды, сеньор, да простит меня Господь и ваше превосходительство, — не поднимая головы, отвечал пленник.
— Я слышал, что Рубрис не склоняет голову даже пред самим дьяволом, — нахмурившись, сообщил Халиске дон Томас.
— Он притворяется, сеньор, — отозвался жандарм. — Этот негодяй хитер как лисица. Думает, что чем покорнее будет себя вести, тем легче проведет нас. Все это сплошное притворство, больше ничего.
— По-моему, вы правы, — согласился Леррас. — Но с чего вы взяли, что это Рубрис?