Песнь крови

Райан Энтони

Ваэлин увидел Каэниса сражающимся с громадным мельденейцем. Верзила размахивал грубо вырезанной палицей, целясь в увертливого брата, а тот плясал вокруг, и его меч оставлял все новые раны на руках и лице мельденейца.

– Сдавайся! – приказал он, и его клинок рассек моряку предплечье. – Все кончено!

Мельденеец взревел от боли и гнева и удвоил усилия. Его бесполезная дубина свистела в воздухе, а Каэнис продолжал свой свирепый танец. Ваэлин скинул с плеча лук, наложил стрелу и с сорока шагов пронзил мельденейцу шею. Это был один из его лучших выстрелов.

– Не

время для полумер, брат, – сказал он Каэнису, переступив через труп мельденейца и обнажая меч. В течение часа дело было сделано: почти две сотни моряков были мертвы и минимум столько же ранены. Бегущие Волки потеряли пятнадцать человек, в их числе – бывшего карманника, известного как Шнырь, одного из тех первых тридцати солдат, отобранных некогда в Мартише. Моряков загнали обратно на склады, и Ваэлин распорядился привести в порт оставшихся в живых капитанов. Их было около сорока, все с рублеными, обветренными лицами, свойственными бывалым морякам. Их выстроили напротив причалов, поставили на колени со связанными руками. Большинство смотрели с угрюмым страхом или открытым вызовом.

– Ваши действия были глупы и себялюбивы, – сказал им Ваэлин. – Если бы вы сумели добраться до кораблей, вы разнесли бы заразу в сотню других портов. И из-за вашего жалкого фарса я потерял хороших солдат. Я мог бы казнить вас всех, но не стану.

Он указал на гавань, где стояло на якоре множество кораблей городского торгового флота.

– Говорят, что душа капитана – в его корабле. Вы убили пятнадцать моих людей, я возьму в уплату пятнадцать душ.

Времени на это ушло немало. Солдаты королевской стражи, налегая на весла, подошли на шлюпках к кораблям, вывели их из гавани, поставили на якоре вдали от берега, залили палубы смолой, пропитали паруса и снасти ламповым маслом. Лучники Дентоса завершили работу, обстреляв корабли огненными стрелами, и к ночи пятнадцать кораблей ярко запылали. Пламя вздымалось высоко, искры фонтанами летели в звездное небо, море озарилось на мили вокруг.

Ваэлин следил за капитанами и испытывал глухое удовлетворение, видя скорбь на обветренных лицах. У иных в глазах стояли слезы.

– Если подобная глупость повторится еще раз, – сказал он, – я велю привязать к мачтам вас самих и ваши команды, прежде чем спалить оставшийся флот.

* * *

Утром Ваэлин увидел у ворот виллы губернатора Аруана. Сестры Гильмы видно не было, и ледяные когти страха впились в него изнутри.

– Где моя сестра? – спросил он.

Лицо губернатора, некогда мясистое, обвисло от тревоги и слишком быстрой потери веса, хотя признаков «красной руки» на нем заметно не было. Смотрел он тревожно, голос звучал глухо.

– Слегла вчера вечером. Она сгорела куда быстрее, чем моя дочь или ее служанка. Помнится, мать мне рассказывала, что с этой болезнью так и было тогда, много лет назад. Одним удавалось протянуть несколько дней, даже недель, а другие сгорали буквально за несколько часов. Ваша сестра не подпускала меня к дочери, настаивала на том, что будет ходить за ней одна, мне и моим слугам было запрещено даже заходить в то крыло виллы. Она говорила, что это необходимо, чтобы остановить распространение болезни. Прошлой ночью я нашел ее на лестнице, она была почти без сознания. Она запретила мне до нее дотрагиваться, сама доползла до дочкиной спальни…

Он осекся, видя, как помрачнело лицо Ваэлина.

– Я же с ней вчера разговаривал! – тупо сказал Ваэлин. Он вглядывался в лицо губернатора в надежде, что это какая-то ошибка, но видел лишь опасливое сожаление. И Ваэлин севшим голосом задал бессмысленный вопрос: – Она умерла?

Губернатор кивнул:

– И служанка тоже. Но моя дочь пока жива. Тела мы сожгли, как и распорядилась ваша сестра.

Ваэлин обнаружил, что стискивает кованые ворота так, что у него костяшки побелели. «Гильма… Ясноглазая, смешливая Гильма… Умерла и предана огню всего за несколько часов, пока я возился с этими идиотскими моряками…»

– Она что-нибудь сказала? – спросил он. – Она не оставила какого-нибудь завещания?

– Она сгорела так стремительно, милорд… Велела вам передать, чтобы вы придерживались ее инструкций и что вы с ней увидитесь Вовне.

Ваэлин пристально посмотрел в лицо губернатору. «Врет. Ничего она не сказала. Просто заболела и умерла». И тем не менее он обнаружил, что благодарен губернатору за обман.

– Спасибо, милорд. Вам что-нибудь нужно?

– Еще мази для сыпи моей дочери. И, быть может, несколько бутылок вина. Оно радует слуг, а наши запасы иссякают.

– Я позабочусь об этом.

Ваэлин отцепился от решетки и повернулся, чтобы уйти.

– Ночью было большое зарево, – сказал губернатор. – Со стороны моря.

– Моряки взбунтовались, пытались сбежать. Я в наказание сжег несколько кораблей.

Он ожидал услышать упреки, но губернатор только кивнул:

– Справедливая мера. Однако я бы вам советовал возместить ущерб торговой гильдии. Сейчас, когда я заперт здесь, они остались единственной гражданской властью в городе. Лучше с ними не ссориться.

Ваэлин был куда более склонен выпороть любого торгаша, который осмелится что-то вякнуть во всеуслышание, но даже сквозь пелену своего горя понял, что совет губернатора мудр.

– Хорошо.

Он почему-то помедлил, чувствуя, что нужно добавить что-то еще, в благодарность за милосердную ложь губернатора.

– Мы тут ненадолго, милорд. Может быть, еще на несколько месяцев. Будет кровь и пожары, когда придет армия императора, но, победим мы или проиграем, все равно скоро мы уйдем, и город снова будет ваш.

На лице губернатора отразилась смесь ошеломления и гнева.

– Но тогда зачем же, во имя всех богов, вы вообще сюда явились?

Ваэлин смотрел на город. Лучи утреннего солнца играли на домах и пустынных улицах внизу. Дальше сверкало золотом открытое море, белогривые валы катились к берегу, и небо над ним было безоблачно-синим… а сестра Гильма умерла, как и тысячи других людей, как тысячи, которые еще умрут.

– У меня есть дело, – сказал он и зашагал прочь.

* * *