Песнь крови
Шрифт:
— Лентяй!
Святоша и в самом деле отличался ленью.
— Ты гляди-ка — быстрый, однако!
Несмотря на короткие ноги, коренастый двигался с поразительной скоростью.
— Ветер страха несет порочных!
— Хватит, Святоша! Давай наперерез и лови его!
Святоша нырнул в аллею, сутана — как черное облако.
Аллея была темной, извилистой, шириною чуть больше сажени, заваленной мусором и опасной.
Из сгустка теней вынырнула стая коренастых крепышей.
— Засада?! — охнул Святоша.
Позади затопали — все, выхода нет.
Но
Те неприятно и сильно удивились: тощие Святошины руки заканчивались кулаками тверже камня. И били они, как молотки. Крепыши рычали, охали, падали, вскакивали, путались и старались кинуться сообща. Святоша же вытянул длинный кожаный кисет, набитый песком, и принялся раздавать затрещины. Двое коренастых легли и больше не встали.
Тут подоспели задние, и Святошу захлестнуло множество заскорузлых рук и ног. Кто-то выхватил кисет и принялся махать наобум, попадая по своим чаще, чем по Святоше.
Но вдруг в глазах у Святоши потемнело, и он обеспамятел. Над ним, распростертым, стояли четверо, тяжело дыша и потирая ушибы.
— Скорей телегу сюда! — рявкнул вожак. — Тащи его прочь, пока другой не явился!
Говорил он на языке далекого востока, в Шасессере крайне редком.
Коренастый, склонившийся над павшим собратом, сообщил:
— Эмеральд, шея сломана.
Вожак, на вид не отличимый от прочих, вычурно проклял мертвеца за осложнение его, Эмеральда, жизни и работы.
— Этого тоже в телегу! — приказал он злобно и пнул Святошу.
Вар, прозванный так еще в детстве по причине незапамятной, заподозрил неладное. Горилла удирал слишком вяло. А когда у выхода из Бликовой аллеи не оказалось Святоши, а крепыш именно в аллею и свернул, сомнений не осталось.
Немного Вар отступил — до кузни. Он смертельно опасных орудий с собой не имел, кроме столового ножа. Во-первых, кровопролития не любил, во-вторых, Шасессера сурово воспрещала гражданским носить оружие. Однако пользоваться им умел и охотно при случае пускал в ход — как все в шайке Ездока.
Вар купил в кузне мотыгу, но навершие ее оставил обескураженному продавцу. Затем подошел к выходу из Бликовой аллеи и замер, слушая далекое поскрипывание тележных колес. Святошей поблизости и не пахло.
— Ох, беда, — пробормотал Вар и искусно укрылся в тени.
Беда долго ждать не заставила. Внезапно послышался топот множества ног. Вар занес рукоятку на манер двуручного меча. По головам она погуляла знатно. Трещали черепа и кости, визжали коренастые крепыши.
— Так кто кому засаду устроил? — заорал Вар дико, пластая налево и направо.
Эмеральд вовремя разобрался что к чему. Отступил, вскарабкался на ржавый балкон, зыбко висевший в восьми футах над аллеей, крикнул, приказывая своим отступать. Когда Вар пробегал под балконом, вопя: «Вы, трусы, встаньте и деритесь как мужчины!» — Эмеральд нагнулся и аккуратно приложил Вара по темени. Тот рухнул как подкошенный. Через минуту он, связанный, улегся на телегу рядом со Святошей и трупами нескольких крепышей.
4
Ездок влез на башню с грациозной легкостью — почти как Су-Ча, попросту перескакивавший от яруса к ярусу. Тот, взлетев, принялся пространно глумиться над пыхтевшими внизу Чазом, Шпатом и Тяпом.
— Еще одно слово, и ты без веревки вниз запрыгаешь! — пригрозил Чаз.
Пустая угроза: Су-Ча падал, лишь когда сам хотел упасть.
На Ездока, далеко опередившего свою команду, показывали снизу зеваки. Что ж там такое поделывает Защитников сын? Увы, Жерка-младшего знали слишком многие, к большому его неудовольствию. Новой работе это только мешало.
На стороне верхней платформы, обращенной к Золотому Рогу, торчала пара пятидесятифутовых тонких упругих жердей из молодых деревьев, срубленных лишь этим утром. Рабочие привязывали к ним длинные прочные веревки. Подобные жерди с веревками уже торчали со всех нижних платформ. На празднике юноши Шасессеры проденут щиколотки в петли на этих веревках и прыгнут в пропасть. Страховка остановит их в считаных футах от смерти. Чем выше платформа — тем меньше смельчаков отважится сыграть в чет-нечет с безносой. Доверху отчаянно бесстрашные доберутся лишь к темноте и с самой последней площадки прыгнут с факелами в руках. Ездок выиграл эти состязания на храбрость в пятнадцать, шестнадцать и семнадцать лет.
Глянул мимоходом на рабочих, отвернулся — те же поедали его глазами. Сложен был Ездок на зависть любому атлету и слыл гением.
Смертоносная машина стояла на краю платформы, обращенной к цитадели.
— Кто-либо к ней притрагивался? — спросил Ездок.
Затрясли головами дружно — никто, само собой.
— Мы не знаем, зачем она. Что это такое? — спросил один.
Ездок на вопрос внимания не обратил. Осмотрел машину, не пытаясь коснуться.
— Хм, гениально!
— У-у, чертяка! — выдохнул рабочий.
— И вам добрый день, — отозвался сладко Су-Ча.
— Тяп, когда отдышишься, изучи-ка эту штуку — на предмет неприятных сюрпризов.
— Чтоб снова, чтоб еще раз полез на такую верхотуру… — пробормотал Тяп, склоняясь над машиной.
— Тебе еще вниз лезть, — напомнил Чаз.
— Пусть прыгает, — посоветовал Су-Ча. — Может, пока долетит, крылья смастерить успеет.
— У тебя чувство юмора как у младенца, — заметил Чаз.
— Так я почитай что младенец — едва две тысячи стукнуло.
— Никаких сюрпризов! — объявил Тяп.
— Чья работа, определил?
— Нет.
Тяп глянул за край платформы — и качнулся. Ездок ухватил его за руку.
— Эх, жаль! — Су-Ча вздохнул. — Я думал, он попробует.
Чаз двинул ногой, целясь дать бесу пинка, но Су-Ча мгновенно растворился в воздухе и захихикал, сидя уже на ящике с инструментами с другого края платформы.
Рабочие, бормоча под нос и чертыхаясь, полезли вниз.