Песнь Лихорадки
Шрифт:
Я хмурюсь.
– Ты никогда меня ему не учил.
– Тебя, вечно сующую нос не в свои дела? Да уж.
– Я убила кого-нибудь?
– Ты причинила вред, но похоже у Книги были проблемы с тем, чтобы привыкнуть управлять твоим телом. Джада в порядке, твои родители тоже.
Я прищуриваюсь. На моих руках, волосах, лице и одежде было слишком много крови, чтобы просто «причинить вред». Я изучаю его профиль. От меня не ускользает, что он ответил на простой вопрос «да-нет» предложением параллельной информации, которая хоть и уместна, но позволяла искусно уклониться. Он не солгал. Но он и не
Он поворачивает голову и смотрит на меня.
Я знаю, что убила, говорю я ровно.
Ну так не трать мое время впустую.
Наши взгляды встречаются. В его глазах я вижу стену, через которую могу протолкнуться и узнать имена, места и то, как. Но если я запутаюсь в том, кого и как убила, мне конец. Я должна стать гладким ровным камнем, легко скользящим по черному озеру, способному меня утопить.
Несколько мгновений спустя я осознаю, что мое сердцебиение приходит в норму, желудок больше не угрожает тошнотой, и я уже и вполовину не так устала, как казалось. На самом деле, я чувствую себя... хорошо. Все благодаря мужчине, сидящему рядом со мной. Такая простая вещь, такая могущественная.
– Ты когда-нибудь видел фильм «Куда приводят мечты»?
Он резко качает головой влево.
Бэрронс всегда отрицает, что смотрел фильмы или сериалы, как будто это слишком плебейское времяпровождение для мужчины вроде него.
– Я любила этот фильм.
Он награждает меня холодным взглядом.
– Какого хрена там любить? Они все умерли. Сначала дети. Потом родители.
Я усмехаюсь.
– Так и знала, что ты его смотрел.
– Мне он нравился потому, что когда жена убила себя, ее отправили в ад на вечные страдания в одиночестве. Но ее муж не дал этому произойти.
– Ты пришел на мой диван и присоединился ко мне в моем аду.
Он слабо улыбается.
– Возможно, это ты пришла на мой.
– Думаю, неважно, чей это диван, - я поднимаю руку, колеблюсь и опускаю ее обратно на свое бедро. Он не из тех мужчин, что любят физическое проявление привязанности. Он либо занимается сексом, либо не касается.
– Так что мне делать?
Он берет меня за руку, переплетая наши пальцы. Его рука огромная, сильная и скрывает мою. Я замечаю черные и красные чернила свежей татуировки над браслетом, охватывающие его руку.
– Что ты хочешь делать?
Я опускаю голову на его плечо.
– Оставить этот мир и найти другой, который не жалко будет разрушить, пока я не убежусь, что контролирую себя.
– А. Так ты думаешь, что миры можно разрушить без последствий, - слегка насмехается он.
– Я могла бы отправиться на заброшенную планету, где нет жизни.
– Важно не то, что ты разрушаешь, а сам факт разрушения. В этом мире есть два типа людей - те, кто способен создавать, и те, кто не способен. Создатели могущественны, они формируют мир вокруг себя. Все существа жаждут власти над своим кусочком реальности. Те, кто создавать не способен, делают одно из трех: убеждают себя принять полужизнь посредственности и ненавидят неудовлетворенность, получая удовольствие от незначительных актов доминирования, которые им удается совершить над своими товарищами; находят создателя, к которому можно присосаться
Я отстраняюсь и смотрю на него.
– И что?
– Ты создатель, а не разрушитель. Разрушение разрушает разрушителя. Всегда. В конце концов. И сильно.
– И что?
– Синсар Дабх паразитирует на тебе. Тебе никуда не убежать. Битва последует за тобой.
– Но я могу минимизировать урон.
– Только для себя самой. Для тебя, может, будет не так важно, если Книга убьет незнакомца или какой-то другой мир. Но сомневаюсь, что это будет менее важно для незнакомца или для людей, которые его любили.
– Так, я не понимаю. С одной стороны, ты только что сказал мне, что все люди по натуре мудаки, за исключением создателей. А теперь ты вступаешься за этих мудаков.
– Я ни за кого не вступаюсь. Я просто утверждаю, что разрушаешь ты здесь или в другом мире, ты все равно разрушаешь. Вот в чем твоя битва - разрушать или нет. Как только ты углубляешься в детали, пытаясь убедить себя, что некоторые вещи более приемлемо разрушать, ты уже проигрываешь самую главную войну. Нет никакой пользы в том, чтобы переносить битву на незнакомую территорию.
– Ты думаешь, что я должна остаться здесь и сражаться, даже если это будет стоить жизни людям, которых я люблю?
– Твоя битва наполовину выиграна. Ты сидишь здесь, со мной. А Синсар Дабх нет. Сделай это постоянным.
– Но ты не говоришь мне, как.
– Чего хочет Синсар Дабх?
– Я не знаю, - об этом я и думала, когда он вошел. Пыталась определить ее конечную цель, чтобы суметь перехватить и помешать.
– Нет, знаешь. Она хочет быть в этом мире, контролировать себя. Чего хочешь ты?
– Того же.
– Почему?
– Потому что я могла бы быть счастлива, если бы все не пошло наперекосяк!
– Все вечно будет наперекосяк. Жизнь состоит не в том, чтобы ждать мира, а в том, чтобы научиться процветанию посреди войны. Потому что впереди всегда ждет следующая битва, - на мгновение он замолчал, а потом сказал: - Почему Синсар Дабх хочет жить?
– Будь я проклята, если знаю, - бормочу я.
– Потому что она ненасытна? Ей скучно? Альтернатива - не жить?
– Почему ты хочешь жить?
Я смотрю на него. Потому что я люблю людей, не говорю я. И я хочу провести остаток жизни с тобой, видеть твои следующие шаги, праздновать твои победы, оплакивать твои потери, заниматься с тобой любовью. Боже, почему все всегда проясняет лишь тогда, когда кажется, что я могу все потерять?
Потому что ты все еще веришь, что можешь иметь все и сразу, говорят его темные глаза. Ты не можешь. У нас ничего нет. Лишь текущий момент. Как только ты это понимаешь, ты знаешь, что священно, а что нет, и больше никогда не упускаешь это из виду.