Песнь Лихорадки
Шрифт:
Она запихивала в мою клетку готовую разогретую еду, и вместо рассказов о своем дне или мечтаний со мной о наших планах, она молча пила, пялясь в телевизор, пока я отчаянно пыталась сказать что-нибудь, чтобы развеселить ее.
Или хотя бы посмотреть на меня.
Она начала возвращаться с работы еще позднее, иногда рано утром, и возвращаясь, она говорила невнятно, спотыкалась. Иногда она была очень, очень красивой, а иногда... очень некрасивой. Иногда я почти до рассвета щипала себя и выдумывала разные игры в голове, чтобы не заснуть. Отчаянно желая увидеть
Однажды она вовсе пришла домой.
Так продолжалось какое-то время, каждые четыре или пять день она уходила на всю ночь. Она теряла весь, под глазами залегли темные круги.
Затем она не возвращалась две ночи подряд. Она перестала приносить с собой бутылки, но спотыкалась и запиналась еще сильнее.
Затем три ночи подряд. И наконец вернувшись, она абсолютно не смотрела на меня, ее глаза казались пустыми и несосредоточенными. Ее взгляд как будто блуждал по комнате, но тут же спешил прочь, как только приближался к клетке, и я знала, что каким-то образом сделалась невидимой.
Чем чаще она не приходила домой, тем сильнее я старалась сделать так, чтобы она захотела остаться.
Я знала, что если сумею заставить ее вспомнить, как она меня любит, она не захочет уходить. Я не буду забыта.
Наверное, мой мир менялся постепенно, но казалось, будто это случилось мгновенно.
В один день я просто поняла.
Я больше не была ее дочерью.
Я была собакой, которую она никогда не хотела.
37
Подожди, пока не кончится война,
и мы оба не станем чуточку старше 54
Джада
Время для тебя не имеет такого значения, как для некоторых из нас.
Я не могла выкинуть из головы слова Танцора. Когда он бросил их в меня, они казались такими безобидными.
Но теперь нет. Неудивительно, что он ненавидел, когда я исчезала.
Каоимх сказала мне его диагноз, но отказалась от дальнейших обсуждений. Сказала, что мне нужно спросить у него. Уходя, она обернулась на меня с жалостью и тихо сказала: «Я правда думала, что ты знаешь. Иначе не питала бы к тебе такого отвращения».
Гипертрофическая кардиомиопатия.
Я знала, что это такое - болезнь, убивавшая молодых спортсменов на баскетбольной площадке или футбольном поле, без предупреждения подкашивавшая их в расцвете сил.
Симптомы: усталость, затрудненное дыхание, неспособность тренироваться, обмороки, ощущение учащенного сердцебиения, шумы в сердце. Иногда с этим можно жить, иногда это очень тяжело. Я уверена, все те случаи, когда он исчезал на несколько дней, он переживал тяжелые периоды и удалялся, чтобы
Причина: обычно генная мутация. Аномальное расположение клеток сердечной мышцы, называемое расстройством мышечного волокна. Много лет назад, когда моим единственным занятием был телевизор, я смотрела передачу об этом. Степень тяжести заболевания широко варьировалась. У большинства людей встречалась та форма болезни, когда перегородка между двумя нижними сердечными камерами увеличивалась и препятствовала потоку крови из сердца. Обычно это передавалось по наследству. В конце концов, утолщенная сердечная мышца могла стать слишком жесткой, чтобы эффективно качать кровь, и в итоге сердце отказывало. Внезапные остановки сердца были редкостью, но когда это случалось - это происходило с молодыми людьми до тридцати лет. С молодыми атлетичными людьми вроде Танцора.
Лечение временно облегчало состояние, смягчая симптомы, и носило превентивный характер: предотвращая внезапную остановку сердца.
Танцор никогда не говорил мне ни слова.
Мы носились по улицам на головокружительных, опасных скоростях, устанавливали бомбы и убегали. Он позволял мне таскать себя в режиме стоп-кадра, ударять его обо все на своем пути, награждая его синяками и причиняя боль. И все время хохотал.
Теперь я понимаю, почему он любил в редкие ясные дни нежиться на солнце как кот, впитывая солнечный свет: неподвижность была его другом. Умение полностью расслабляться, наверное, сохраняло ему жизнь до сих пор.
Теперь я понимала, почему Каоимх при каждой встрече пронзала меня взглядом.
Я могла убить его.
Когда-нибудь ты убьешь мальчишку, сказал мне Риодан пять с половиной лет назад по Зеркальному времени.
Гори в чистилище, чувак, выпалила я в ответ. Бэтмен никогда не умирает. И Танцор тоже.
Но у Бэтмена не было больного сердца.
А у Танцора было.
Когда дверь бесшумно отошла в сторону, я вошла в кабинет Риодана и опустилась на стул напротив него, по другую сторону стола. За тот месяц, что нас не было, пол и стены, как и сам мужчина, восстановились как новенькие.
На мгновение я просто смотрела на него, проникаясь ощущением, что он больше не поджарен до хрустящей корочки, кожа его смуглая и гладкая, за исключением вереницы шрамов на горле и длинного жуткого шрама, протягивавшегося, насколько мне было видно, от ключицы до левого уха. Как обычно одетый в темные брюки и безупречную белоснежную рубашку с закатанными рукавами и поблескивающим серебряным браслетом, он выглядел скорее как бизнес-магнат, нежели как что-то нечеловеческое с клыками, способное двигаться быстрее меня и знающее намного больше могущественной магии. Тогда я поняла то, чего никогда не понимала в юности: он выбрал такой цивилизованный образ именно по этой причине - чтобы заставить людей думать, будто он не такое безжалостное бессмертное существо, каким является на самом деле.
Я открыла рот, чтобы выдать ему тщательно заготовленную речь, над которой работала последний час - логичную, убедительную, мягко подводящую к цели и получившуюся без давления и необходимости - умелую и дипломатичную речь, которая одержит над ним верх и гарантирует его помощь - но у моего рта были другие планы, и он прорычал:
– Как, черт подери, ты сохранил Дэйгису жизнь?
До этого момента он оценивал меня с более доброжелательным интересом, нежели ранее. Странный мудак. Я его недавно убила, а он абсолютно расслаблен.