Песнь Морской Девы
Шрифт:
— Жаль ведь… Такую красоту на корм рыбам!
— Предлагаешь пустить ее по рукам, а как матросня насладится, протащить ее под килем?
— Возьмите ее к себе в фаворитки! — не сдавалась Саманта.
Что это она придумала? К этому в фаворитки? Но если такова цена жизни, то я готова на все. Тем более Генри так жестоко предал меня. Он отказался от меня, так пусть я достанусь другому.
— Имя, юнга!
— Сэм.
— Так вот послушай, малыш Сэмми. Еще ни одна женщина не ступала на борт «Акульего зуба», и потому это судно все еще на плаву и ни разу не наткнулось на пиратов. И потому я уже пятнадцать
Меня жестоко стягивали веревками, туже чем, корсетом. Так, что даже дышать было сложно. И не пошевелиться. Гадкие матросы не упускали шанса облапать женское тело. Я вырывалась и кричала. В рот мне засунули вонючую тряпку. А что бы не брыкалась, врезали под ребра, да так, что дыхание перехватило. Они тащили меня, что-то громко крича. От боли и недостатка воздуха перед глазами все плыло, а слух притупился и весь этот шум был словно где-то за толстой стеной. Мое бедное тело онемело, перетянутое веревками. Кляп выпал изо рта в то мгновение, когда я полетела в море.
Миг и я уже под толщей воды. Перед глазами замерла картинка, как Генри спокойно взирает на меня с палубы, а Саманта бездействуя, смотрит, как ее подруга идет ко дну.
Соленая вода стала разъедать мои глаза. От невыносимой боли я кричала. Но моего голоса небыло слышно. Изо рта вырывались только столбы пузырей. Холодно. Темно. И больно.
Морская вода заполнила мои легкие. В горле защипало так, будто его раскорябывали изнутри рыболовными крюками. Голова, словно бы набухала. Что-то давило внутри черепной коробки, пытаясь вырваться из оков моего скелета. Сердце остановилось и закололо. Как будто оно превращалось в лед. Все тело зачесалось. Будто сквозь кожу наружу прорезались тысячи ножей. Я услышала нежное пение, словно тысячи девушек пели хором в несколько голосов:
Погубит деву злой обычай
Рожденный глупою приметой
Убийцы станут нам добычей
Воскресни силой песни спетой!
Вот и все? Значит так выглядит смерть.
Сознание медленно угасало. Последнее, что я успела подумать: Пусть Генри настигнет злая участь, а с ним и Саманту и гадкого капитана! Пусть «Акулий зуб» пойдет ко дну со всеми его сокровищами, а его команда умрет в страшных муках!!!
5 [Саманта]
— Я сам! — Закричала я от ужаса, представив, что будет, если Олаф сейчас снимет с меня рубаху. Я ударила его по руке, отобрала мазь. Он посмотрел как-то странно, но возражать не стал. Я очень надеялась, что он отвернется, но он пристально наблюдал за моими действиями.
Я просунула руки под тканью и намазала грудь какой-то мазью. Только после этого Олаф успокоился и оставил меня в покое. Мазь стала адски жечься. Вот черт! Сначала напоил меня какой-то гадостью, теперь эта штука жжется! Ужас какой.
Но не смотря на это меня одолел сон. Впервые с той ночи, когда утопили Анабель. Прошла уже неделя и мысли о ней преследовали меня. Стоило мне закрыть глаза, мне являлся ее мстительный призрак. Потому я и не могла уснуть все это время. А днем заваливала себя работой, что бы лишний раз о ней не вспоминать, да вот перестаралась. Надо же было так заболеть.
Проснулась в холодном поту. Даже вырвавшись из тисков ночного кошмара, я не переставала дрожать, а по лицу все еще катились слезы. Полупрозрачный силуэт Анабель все еще стоял перед глазами. Она, вся мокрая, окутанная водорослями и полипами, кричала, что ненавидит меня. Она прожигала меня взглядом, тянула ко мне руки, желая расцарапать мое лицо, вцепиться в волосы, выцарапать глаза.
Очнувшись и приняв реальность, я стерла с лица слезы. Огляделась, в кубрике были только те, кто отработал ночную смену. Все остальные уже были заняты работой.
— У тебя сегодня выходной, юнга. И завтра, если понадобится. — Боцман взялся как из неоткуда. Хлопнул меня по ноге и скрылся на палубе.
Я была рада паре дням безделья, тем более, что вчера начались те дни и живот болел не переставая.
А еще мне очень нужно было справить нужду, но в гальюн я не рискнула идти. Во-первых от морской стихии меня там отделял только канат. И я не хочу оказаться за бортом, смытой случайной волной. Во-вторых, это слишком открытое место, где все обозревается и это еще один способ раскрыться перед командой.
Поэтому я притаилась в трюме, справила нужду в ржавое ведро и вылила содержимое за борт. Подложила, сложенную в несколько раз, тряпицу меж ног. И снова плюхнулась в свой гамак, продолжая мучиться от боли, время от времени проваливаясь в сон.
В обед у меня небыло сил дойти до камбуза. Я очень надеялась, что обо мне позаботится Олаф. Но, похоже, он совсем забыл о больном Сэме. Он пришел только вечером, принес мне ужин.
— Прости, дружище, я и сам едва успел пообедать. Генри сегодня злющий, как собака, чуть меня не сожрал. Видите ли не так трос закрепил. Тьфу! Сам бы поработал хоть день!
Я почти не слушала приятеля. Отправляя в рот ложку за ложкой ухи и вгрызаясь в кусок хлеба.
— Старпом вообще как с цепи сорвался в последнее время.
— Хотел бы я знать почему. — Многозначительно хмыкнула я, доев последнюю ложку ухи.
— Да, все болтают о утопленнице. Даже прошел слушок, что это его девка была.
— Кто знает. — пожала я плечами.
— Ты.
— Что?
— Ты знаешь. Думаешь, у меня совсем глаз нет и я ничего не вижу?
— И что же ты видишь? — Я испугалась. в груди сжался тугой комок страха. Ноги похолодели. Но ни голосом ни видом я этого не выдала.
Олаф оглядел кубрик. Взял меня под локоть, потащил в более безлюдное место. Я облокотилась о стенку и тут же по обе стороны от меня оказались руки Олафа. Он не давал мне шанса уйти. Этот жест говорил о том, что мне придется ответить на все его вопросы. И если я хоть что-то укрою, то он выведает это силой.
Сжавшись от страха, я глядела ему в глаза. Светло-голубые, почти серые. Такие красивые и глубокие. Он тоже внимательно вглядывался в мои.
— Ты знал ту девушку! — Почти шептал он. — Кто она тебе?